Экономический быт евреев был расшатан длившеюся тридцать лет системою жестокой опеки, посредством которой правительство хотело «преобразовать» этот быт. Не экономическую реформу, а разруху могли создать все эти полицейские приемы, швыряние масс из деревень в города, из пограничной полосы во внутреннюю, при строгом запрете выйти за кордон «черты оседлости». Оставшиеся в деревнях арендаторы, скупщики хлеба и других сельских продуктов, шинкари и факторы при помещиках жили без нужды, и иногда и весьма зажиточно, но в эту пору они составляли едва десятую часть еврейского населения. Густые же массы были сдавлены в городах, которые не могли прокармливать все эти сотни семейств лавочников, ремесленников и людей без определенной профессии. Тип тогдашнего еврейского города, как его рисуют современные писатели (Аксенфельд, Дик, Этингер и др.), представляется в следующем виде: на верхушке социальной пирамиды несколько богачей («негидим») из крупных купцов и духовенство; в середине — «хозяева» («баалебатим») среднего достатка: лавочники, числящиеся обыкновенно купцами третьей гильдии (низшего разряда), и содержатели ремесленных мастерских; в широкой же основе пирамиды — мелкие торговые посредники, имеющие только случайные заработки и часто сливающиеся с массой людей без определенных занятий и профессиональных нищих («кабцаним»). Николаевская рекрутчина крайне обострила здесь классовый антагонизм: много горечи накопилось в сердцах людей бедного класса, когда их детей ловили и сдавали в солдаты, между тем как средние и высшие классы были свободны от военной каторги. Освобождал от рекрутчины и переход в земледельцы, и если бы правительство отдавало поощрению такого перехода хоть часть той энергии, которую оно тратило на русификацию евреев через казарму, то хозяйственный тип еврея значительно изменился бы. Но привлечение евреев к земледелию при Николае I занимало незаметное место в программе правительства. Выдворение из белорусских деревень в 1823 г. загнало пару тысяч евреев в новороссийские степи, в ранее основанные колонии (том I, § 49); но тут продолжались те невзгоды, которые мешали первоначальной колонизации. В 1836 г. правительство решилось отвести для еврейских колонистов земли в Сибири: в Тобольской и Омской губерниях. В короткое время явилось 1317 переселенцев, из которых небольшие партии уже отправились в путь. Но неожиданно царь раздумал и отдал приказ: вернуть с дороги партии, уже направившиеся в Сибирь, и отправить их в Херсонскую губернию. Здесь в ближайшее время образовалось лишь несколько новых колоний рядом с прежними. Так же медленно росла земледельческая колонизация в Екатеринославской губернии и в Бессарабии: разрозненные поселки евреев-земледельцев появились также в Белоруссии и Литве. Но пара десятков тысяч еврейских крестьян не могла изменить экономическую жизнь двухмиллионной массы.
Питейный промысел по-прежнему был одним из важных источников пропитания в городах и деревнях. Но в эту эпоху в нем произошли некоторые перемены: правительство монополизировало винокурение и отдавало его в откуп капиталистам в разных провинциях, а те в свою очередь поручали изготовление и сбыт водки своим агентам. Таким образом, над массою мелких шинкарей поднялся класс богатых откупщиков или сборщиков акциза с продажи водки в губерниях «черты оседлости». Эти откупщики играли роль финансовых агентов казны, а служившие у них на заводах, в складах и конторах евреи — роль казенных субагентов, своего рода чиновников. Их называли «акцизниками» и относились к ним как к профессиональной аристократии, близкой к начальству.
§ 26. Ритуальные процессы и чрезвычайные бедствия
Рядом с «нормальными» бедствиями шли чрезвычайные. Наиболее тяжелые были связаны с ритуальными процессами, наследием старой Польши, которые участились в ту эпоху и оттеняли ее мрачный, средневековый колорит. Первые процессы такого рода возникли еще в царствование Александра I, но тогда они не имели того зловещего характера, который приобрели при Николае I.