Под шум революционных и контрреволюционных манифестаций решался правительством вопрос о народном представительстве, обещанном царским указом 18 февраля. В комиссии, заседавшей под председательством министра Булыгина, был выработан проект совещательного народного собрания; туда не предполагалось допускать еврейских депутатов, так как казалось правильным, что люди, лишенные гражданских прав, не должны пользоваться политическими правами. Проект вызвал сильнейшие протесты во всех кругах еврейского общества. В июне появились в печати многочисленные резолюции протеста от имени еврейских общин Петербурга, Риги, Вильны, Кишинева, Житомира и многих других городов; некоторые из них отличались особенною резкостью тона. Профессор Московского университета князь Сергей Трубецкой, явившийся к царю во главе земской и городской депутации, упомянул в своей речи, что не следует никого исключать из народного представительства: «Нужно, чтобы не было бесправных и обездоленных». Правительство заколебалось, боясь «еще более раздражить евреев», и Совет Министров исключил из проекта пункт о недопущении евреев к выборам в будущее народное собрание. В июльских совещаниях о проекте Государственной Думы, происходивших в Петергофе под председательством Николая II, коснулись и еврейского вопроса. Сановники из камарильи требовали недопущения «вредной еврейской нации» в Думу, но ответственные государственные деятели (министр финансов Коковцев и др.) стояли за допущение, и царь закончил прения замечанием: «...оставить проект (с поправкою в пользу евреев) без изменения». Так случилось, что высшее политическое право участия в народном представительстве было дано людям, лишенным свободы передвижения и прочих элементарных прав гражданина.
В августе была опубликована первоначальная конституция, по которой Государственная Дума была цензовой по составу и совещательною по деятельности, но без ограничения избирательных прав евреев. «Теперь, — писал «Восход», — еврей имеет право быть народным представителем, по не имеет права жительства в месте нахождения Государственной Думы, в столице». Еврейское общество, кроме левого его крыла, готовилось уже к выборам в плохую Думу с целью добиться через нее более совершенной конституции. но бурный ход событий толкал к более решительным действиям. Политические митинги в высших учебных заведениях, получивших академическую автономию, звали на штурм самодержавия. Автономные советы профессоров стали принимать евреев в школу без прежних процентных ограничений, и горячая волна еврейской молодежи влилась в бушующее море российского студенчества. Пошла полоса новых забастовок — студенческих, фабричных, железнодорожных. Подготовлялась генеральная всероссийская забастовка. Армия освободительного движения решила остановить железные дороги, фабрики и всякую деятельность в стране с целью вырвать у самодержавия демократическую конституцию и немедленное признание политических свобод. Но в то же время и черный стан контрреволюции готовил Варфоломеевскую ночь для «бунтарей», и в особенности евреев. Организовывался «Союз русского народа», скопище непримиримых реакционеров, полицейских агентов и прочих «царских слуг». О замыслах этой преступной организации узнали только после того, как кровавое ее дело совершилось и раскрылись нити, связывавшие банды погромщиков с «высшими сферами» в Петербурге[29]
.