Новейшая история еврейского народа от французской революции до наших дней. Том III. Эпоха антисемитской реакции и национального движения (1881-1914) с эпилогом (1914-1938)

После водворения новой власти в Москве началось предписан­ное указом «постепенное» выселение той огромной массы ремеслен­ников и мастеров, которым закон в течение многих лет давал право жительства, а произвол внезапно отнял это право. Вся эта масса тружеников должна была по распоряжению властей покинуть Москву в три срока: от трех до 12 месяцев, в зависимости от лик­видации дел. По окончании же срока несчастным не позволяли оставаться даже один день в Москве, а задержавшихся выдворяли с беспощадною жестокостью. «Люди, прожившие в Москве 20, 30 или 40 лет, — рассказывает очевидец, — должны были в короткие сроки распродать свое имущество и уехать. Кто не успел испол­нить требование полиции, тот подвергался аресту, заключался в пересыльную тюрьму наравне с преступниками и всяким сбродом, ожидавшим очереди для отправки по этапу... Люди прятались в мо­розы на кладбищах, чтобы избегнуть тюрьмы; женщины рожали в вагонах; было много случаев выселения больных, которых на вок­зал привозили в каретах, а в вагон переносили в носилках. Осо­бенно памятна очевидцам морозная январская ночь (1892). Остат­ки домашнего скарба, толпы евреев с женами, детьми и старика­ми заполнили Брестский вокзал. Перед угрозой этапа и пересыль­ной тюрьмы они решились уехать, несмотря на 30-градусный хо­лод, не добившись отсрочки. Судьбе угодно было над ними под­шутить: по представлению обер-полицмейстера генерал-губерна­тор распорядился о приостановке выселения до прекращения силь­ных морозов, но распоряжение это было объявлено после выселе­ния... Таким образом, около 20 000 евреев были насильственно во­дворены в черту еврейской оседлости».

Обо всех этих ужасах русская пресса хранила полное молчание. Рептильная и реакционная печать не хотела, а либеральная не могла писать о подвигах правительства в войне с евреями. Цензура в то время совершенно запретила либеральной печати касаться еврейского вопроса. Единственный русско-еврейский орган, который раньше даже под гнетом цензуры боролся с официальной юдофобией («Вос­ход»), был приостановлен на полгода, незадолго до опубликования московского эдикта, «за крайне вредное направление»; за пару со­чувственных статей о евреях была временно закрыта и большая петербургская газета «Новости». Так заткнули рот свободной прессе перед нападением на московское еврейство, дабы все совершилось без шума, под покровом государственной тайны.

Изгоняя евреев, русское правительство не хотело, чтобы крики жертв были услышаны за границей, так как оно в это время вело пе­реговоры о внешнем займе, в котором главное участие принимал бан­кирский дом Ротшильдов в Париже. Но крики жертв все-таки дошли до Европы и Америки. Первые изгнанники из Москвы, эмигриро­вавшие в Америку через Берлин, Париж и Лондон, рассказали о том, что творится в России. Уже в апреле 1891 г. в германской прессе («Borsen-Courrier» и др.) заговорили о том, что еврейское население в России совершенно незаменимо в ее торговле, а потому выселение евреев крайне смущает тех владельцев русских ценностей, которые заинтересованы в экономическом преуспеянии России. Скоро стало известно, что парижский банкир Альфонс Ротшильд отказался от участия в реализации полумиллиардного русского займа. Этот пер­вый протест финансового короля против юдофобской политики рус­ского царя произвел тем большее впечатление, что он совпал с при­готовлениями к торжеству русско-французской антанты в обеих стра­нах. В это время и Соединенные Штаты, ввиду крайнего усиления еврейской иммиграции из России, послали туда двух комиссаров, Ве­бера и Кемпстера, которые посетили Москву в разгар гонений, по­бывали в центрах «черты оседлости» и затем рассказали в своем от­чете о том, что творилось в стране исхода.