Новейшая история еврейского народа от французской революции до наших дней. Том III. Эпоха антисемитской реакции и национального движения (1881-1914) с эпилогом (1914-1938)

Между тем как в Петербурге готовились к урегулированию эмиг­рации, паническое бегство из России продолжалось. Российские го­нения, с одной стороны, и преувеличенные слухи о благодеяниях ба­рона Гирша, с другой, срывали с мест десятки тысяч людей. Эмиг­ранты огромными массами скоплялись в Берлине, Гамбурге, Ант­верпене, Лондоне, ожидая немедленной отправки в Соединенные Штаты или в аргентинские колонии. Повсюду учреждались комите­ты помощи бедствующим выходцам, но отправлять всех не было никакой возможности, особенно в Аргентину, где купленные баро­ном Гиршем большие пространства земли еще не были готовы к при­ему колонистов. Барон Гирш вынужден был обратиться ко всем об­щинам с воззванием — остановить на время этот беспорядочный людской поток. Скоро выяснилась полная неосуществимость мечты Гирша — при помощи миллионов рублей постепенно переселить из России миллионы людей. Когда после долгих сборов началась от­правка колонистов в Аргентину, предположенная для первого года цифра переселенцев превратилась из 25 000 приблизительно в 2500. Вообще за первые три года (1892-1894) в Аргентину переселилось до 6000 человек, из которых около половины осталось в столице рес­публики Буэнос-Айресе, а другая половина устроилась в колониях (дальше, § 32). Главный поток эмиграции шел по-прежнему стихий­но в Северную Америку (дальше, § 30). В одни Соединенные Штаты тревожный 1891 год выбросил 118 тысяч эмигрантов, из которых 42 тысячи успели переехать в том же году, а 76 тысяч, застрявшие в пути в разных центрах Европы, переселились в следующем году. Даже Па­лестина, куда ежегодно направлялись небольшие группы пионеров колонизации, испытала на себе эмиграционный штурм 1891 года (дальше, §31).

А в стране исхода дела шли своим чередом. Московская траге­дия близилась к концу, но в последних ее актах попадались сцены из времен инквизиции. Изгнав из Москвы свыше половины ее еврей­ского населения, великий князь Сергей Александрович решил довес­ти оставшуюся там небольшую еврейскую общину до такого состоя­ния, чтобы существование ее было незаметно в православной столи­це. Властям мозолило глаза новое красивое здание московской сина­гоги, законченное постройкою к роковому году изгнания. Сначала было приказано снять с крыши здания красивый, увенчанный «щи­том Давида» купол, привлекавший внимание прохожих, а затем по­лиция просто закрыла синагогу под предлогом, что община не полу­чила особого разрешения на ее открытие. Местный раввин С. Ми­нор и староста синагоги подали генерал-губернатору прошение о дозволении богослужения в здании, постройка которого была в свое время разрешена начальством, ссылаясь на то, что иудейская рели­гия считается в России терпимою. На это получился из Петербурга следующий грозный ответ (23 сентября 1892): «Государь император, по докладу министра внутренних дел о самовольном открытии рав­вином Минором и старостою Шнейдером синагоги в Москве, высо­чайше повелеть соизволил: 1) московского раввина Минора уволить от сей должности с водворением его на жительство в черте еврейской оседлости, 2) старосту Шнейдера удалить из пределов Москвы на два года, 3) объявить еврейскому молитвенному обществу, что если к 1 января 1893 г. здание синагоги не будет продано или обращено в благотворительное заведение, то оно будет продано с публичных тор­гов московским губернским правлением». Раввин и староста пошли в изгнание, а здание синагоги спасли от публичного поругания тем, что еврейская община перевела туда одно из своих училищ. Вслед­ствие закрытия главной синагоги московские евреи вынуждены были молиться в тесных молельнях, в частных домах; их было 14 в разных частях города, но накануне еврейской пасхи 1894 года генерал-гу­бернатор приказал закрыть 9 таких молелен, и для религиозных нужд многотысячной общины были оставлены только 5 молелен в тесных помещениях. Цель была достигнута: синагога повержена в прах и вид ее уже не оскорблял взора ревнителей церкви в ста­рой православной столице. Где-то на задворках, в духоте частных квартир, изливали душу перед Богом московские евреи. В торже­ственные дни Рош-гашана и Иом-Кипур туда тайно приходили, как во времена испанской инквизиции, московские «марраны», те, которые притворным переходом в христианство спаслись от мас­сового изгнания, и горячие покаянные молитвы невольных отступ­ников неслись к небу, как некогда в подземных синагогах Севи­льи, Толедо и Сарагоссы.