В перерыве между таймами один из боковых подошел к нему и сказал, что он иначе относится к инциденту между Румбушем и защитником из команды-соперника. Но к рефери уже вернулось его обычное хладнокровие. Он насмешливо поглядел на этого субъекта и сказал: «Вот как?» Эркеншвик любил называть боковых придворными опахальщиками рефери, остроумно намекая на их флажки, которыми те размахивали, чтобы обратить его внимание на инциденты на поле. А ведь он их или уже давно заметил сам, или, наоборот, вовсе не желал замечать.
Во втором тайме ход игры стал для рефери и вовсе невыносим. «Прогресс» забил один за другим два гола. На этот раз, правда, обошлось без Румбуша. После этого «Элан» окончательно сдал. Отныне Румбуш мог, не ввязываясь в поединки, носиться по полю, сделать несколько вызывающе точных пасов, с наглым видом перебросить мяч с ноги на ногу и проделать еще несколько подобных дерзких выходок. Внезапно у него спустилась гетра. Эркеншвик свистнул, ястребом налетел на него и потребовал привести ферму в приличный вид. Румбуш небрежно наклонился и быстрым и четким движением подтянул гетру. «Я доберусь до тебя. Я исполню то, что задумал». Поимка преступника началась. Он не дал свистка к продолжению игры, а догнал удаляющегося Румбуша, рванул его за плечо и сдавленным голосом выкрикнул слова, уже двадцать минут душившие его: «Мы удаляем вас с поля! Немедленно уходите отсюда!» При этом он держал в правой руке свисток и, как из пистолета, целился им в грудь Румбуша. От непомерного удивления на лице Румбуша появилось то снисходительно-ласковое выражение, с каким обычно разговаривают с заикой или коверкающим язык иностранцем. «Я? — спросил он. — Но за что?» До этой минуты Эркеншвик и сам не знал, за что. Решимость и желание покарать преступника, а вовсе не знание причины определяли его действия. Но внезапно он все понял и, пылая праведным гневом, сказал с металлом в голосе: «У вас еще хватает наглости спрашивать? Вы что, никогда в зеркало не смотрелись, презренный негодяй? Мы удаляем вас с поля за то, что вы рыжий! Настал черед рыжих, чертов рыжий паразит! Мы вас всех сотрем в порошок, всех, всех, всех!»
Рефери ощутил необычайную легкость и почувствовал, что у него растут крылья. Он взвился в воздух и в каком-то дурмане закружился над стадионом, крича гортанным орлиным голосом: «Горе рыжим!» Он кричал и кричал, пока все силы не покинули его, а крылья скукожились и обвисли. Он ощутил собственную тяжесть и с бешеной скоростью камнем полетел на землю. Вокруг все разом потемнело и затихло.
На кухне фрау Урсула опустила руку с зажатой в ней морковью. Из комнаты уже давно не доносился знакомый свист. Она вытерла руки о фартук и тихо приоткрыла дверь в комнату. Как всегда, в эту субботу во второй половине дня по телевизору транслировали матч команд высшей лиги. «Надо же! — подумала фрау Урсула. — В такую погоду играют!» Комментатор как раз сказал: «Инициатива полностью перешла к «Прогрессу». Румбуш блистательно меняет направление атак». Ее супруг сидел, как обычно, перед экраном телевизора в черной судейской форме, которую она подарила ему на прошлое рождество. Она уже хотела незаметно удалиться, как вдруг увидела у ног мужа что-то белое, на первый взгляд похожее на талый снег. Видимо, это была пена из опрокинутой пивной бутылки.
«Бог мой, рефери!» — воскликнула фрау Урсула. Она сняла фартук, накинула его на Эркеншвика, взяла аквариум с саламандрами и вынесла из комнаты.
ХЕЛЬГА ШЮЦ
В апреле месяце, в среду
© Helga Schütz, 1977.