Новелла ГДР. 70-е годы

Трудно представить себе более мирную и налаженную семейную жизнь, чем наша. Ведь многие семьи держатся только отрицанием других семей. Им хорошо оттого, что они не похожи на других. Мы же все слишком разные для такой солидарности. По-моему, это здорово.

Детлев тоже в восторге от нашей семьи. В ней пульсирует время, как он говорит. По-моему, у него тоже кое-где пульсирует. Он тайком записал треп дядюшки Фреда на магнитофон, чтобы выпустить потом в напечатанном виде, — все слова с маленькой буквы и без знаков препинания. Говорит-то дядюшка Фред действительно без знаков препинания, да только все слова у него скорее уж с большой буквы.

Кроме того, Детлев работает над циклом сонетов в сорока восьми частях под названием «Большая семья». Для этого он уже снял нас всех раз по сто. Он всех как-то там связывает с бурым углем. Мне тоже достался сонет — «Утренний туман над терриконом». Нет, и придумал же, дурень!

Детлев романтик. Когда-то, бросив институт, он проработал десять месяцев на карьере. И до сих пор снимает с этого дела проценты. Видно, золотая жила этот торф для недоучки поэта.

На Детлева все у нас смотрят как на диво дивное. Поэтов в нашей семье еще не было. Он и друзей притаскивает подходящих, сплошь художники, артисты, литераторы, трепачи с косматыми бородами. С мамой они беседуют об искусстве, с Элеонорой кадрятся, мне помогают делать уроки. В девятнадцатом веке мама давно бы уже открыла салон.

Конечно, всякие смешные и заумные стишки Детлев импровизирует великолепно, тут надо отдать ему должное. Этим-то он всех и подкупил, особенно младших. Только вот мой брат Томас — у него всегда такое сердитое лицо, когда он со мной разговаривает, и руку он мне жмет так, что, того и гляди, раздавит, — только Томас говорит про Детлева, что у людей с такими пустыми глазами не может быть ничего путного в голове.

И действительно, катастрофа не заставила себя ждать. Я думаю, во всем виновата мамина вялость. «Ах, дети, — любит она повторять с каким-то театральным отчаянием в голосе да еще лицо прикроет своими красивыми руками, — ах, дети, жизнь так ужасно сложна. Ну разве в ней разберешься…»

Мама совершенно не ориентируется в городе, она не может ездить одна, не может заполнить формуляр в гостинице, не говоря уж про то, чтобы забить гвоздь. Поэтому в доме у нас всегда есть кто-нибудь, кто все за нее делает. У мамы неподражаемая привычка восклицать: «Никто-то меня не любит!» После таких слов она может вить веревки из каждого. За всю свою жизнь она ни разу не оставалась одна. Мне даже кажется иногда, что вся ее беспомощность нужна ей только для того, чтобы не остаться одной.

С тех пор как мама работает в библиотеке, она как-то переменилась. В голосе теперь звучит какая-то тихая решимость, которая пугает меня. В последнее время мама часами просиживает наедине с Лорой. Чуть у нее какая трудность, она сразу зовет Лору. Та всегда найдет выход.

Хотя у самой-то Лоры наверняка не все просто. Но о себе она ни гу-гу. Из лаборатории, где она работает, ей все время звонят какие-то типы, имен своих не называют. Иногда она исчезает недели на две, на три из дома — живет у друзей. Потом вдруг возвращается и ни о чем не рассказывает, только смеется.

Послеобеденное время у нас отдано детям, так было всегда. Устраиваются всякие легкие и веселые игры, в которых все могут принять участие: прыжки в мешках, бег на четвереньках, прятки. И великое множество всяких ребусов и шарад, вроде буриме, например: «Нет дыма без огня, нет жизни без тебя…» и тому подобное. Или все должны придумать фразу, каждое слово которой начинается с очередной буквы алфавита, например: «Адольф берет вилы, грабли, дятла, ежа, жаворонка, запирает их…» и так далее.

Меня во время таких игр разбирает ужасный азарт. Прежде всего потому, что тут взрослые могут крепко оплошать. Я думаю, взрослых только и можно по-настоящему узнать, когда с ними играешь. Многие совершенно теряются, не знают, как им себя вести. Другие слишком много и слишком громко смеются, особенно женщины. А некоторые не умеют проигрывать, эти хуже всех.

Особенно легко раскусить кого-нибудь во время игры в жмурки. Человеку, который никого не видит, а его видят все, трудно притворяться. Рене отказывается играть, не терпя насилия над свободой воли, и достает лопату из сарая. Лора, наоборот, в своей тарелке, она запросто находит всех мужчин. Дядя Райнхард вышагивает, как журавль. Видно, что он себя пересиливает. А дядя Карл о любой женщине думает, что это мама.

Забег в мешках всегда выигрываю я. Никто не может так далеко прыгать, как я. Но в этом году я споткнулась о кротовую норку. Брат Томас, который на самом-то деле никакой мне не брат, оказался поблизости. Поднял меня своей железной рукой, а лицо, как всегда, какое-то кислое.

Всем известно, какой неугомонный человек дядюшка Фред. Однажды он купил мотоцикл и сфотографировался на нем. Но ездить на мотоцикле он и не думал. Вот Рене, тот стал бы ездить, это уж точно. Шею бы свернул себе, но ездить стал бы.