Новеллы и повести

Передо мною лежали номера двух журналов, выпускаемых враждующими между собой фракциями. В обоих рассматривался один и тот же важный вопрос. И тут, и там ссылались на Маркса и научный социализм, приводили аргументы, цитаты; всюду одинаковыми были глубокая убежденность, ирония, язвительность и обычная польская ругань, добрые намерения и упорство, любовь к пролетариату и взаимная ненависть. Я должен был составить какое-то собственное мнение, поверить одной из фракций. И не смог, хотя бился, как над трудным ребусом или шарадой, лишившись сна и покоя, словно маньяк. А ночью мне снится, будто я в лесу и на деревьях вместо листьев зловеще шелестят страницы. Некоторые падают мне под ноги, я поднимаю их, читаю, но все это какая-то бессмыслица, и меня даже во сне охватывает ужас. Вот поднялся ветер, бумажки угрожающе зашумели и потоком хлынули с деревьев. Увязая по колено в зыбких бумажных сугробах, подгоняемый смертельным страхом, я иду, падаю, снова поднимаюсь, но наконец силы оставляют меня, я падаю плашмя и мгновенно оказываюсь погребенным под грудой бумаг. Я начинаю задыхаться и с большим трудом просыпаюсь. Выпив воды, я долго размышляю. Сон, безусловно, символический и вещий. Но не в сонниках же искать ему объяснения и не у пана Пуциловича, который занимается у нас в банке толкованием снов. Все-таки что значит этот сон? Можно сказать только то, что или все эти брошюры и статьи плохо и легкомысленно написаны, или наши социалисты еще не сумели найти верного пути. Дай бог здоровья и силы тем, кто его ищет, но к чему такая вражда? Даже рассудительная и ангельски добрая Хелена неспособна трезво оценивать эти споры и называет наших недругов негодяями, говорит, что они — позорное пятно. Впрочем, кто знает, возможно ли все это вообще осмыслить? Люди что-то друг у друга вырывают, что-то защищают, и каждая сторона прикрывает свое, не отдает противнику. О чем идет речь? Известно, о социализме. Но в спорах звучит еще что-то. Оно рождается с трудом, возникает, словно призрак, из обилия статей, вызывает ненависть, отталкивает друг от друга вчерашних друзей. Но никто еще не назвал его по имени — ясно и определенно. Что же это такое? Возможно, никто еще не знает. Я не смог бы даже описать свое состояние — то ли ожидания, то ли тоски. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что наша литература не занимается главными проблемами и далека от реальной жизни. Мы подобны стае птиц, что кружат над землею, прилетев весной из-за моря; они делают виражи и парят, удаляются и возвращаются, пока наконец не высмотрят себе место, и только тогда сядут на землю и начнут строить гнезда. Поистине, иногда и мы как бы парим в воздухе. Чем это объяснить, я не знаю, и мне даже не у кого спросить. А если бы и было у кого, все равно я не сумел бы сформулировать вопрос четко и понятно. Однако я глубоко, твердо и непоколебимо убежден, что почувствую ту минуту, когда мы спустимся на землю. По каким приметам? Откуда мне знать.

Это должно произойти само собой, причем таким образом, чтобы все ясно поняли. Возможно, появится новый человек, возможно, это будет какое-нибудь событие, или удачно сказанное кем-то слово, или, наконец, призыв, случайно брошенный на ветер. Верю, такая минута придет, и страстно хочу ее дождаться. Удивительно, почему наши не высказывают подобных чувств, не беспокоятся — они принимают все так, как есть. Каждое новое обращение, новое издание, новое поступление литературы, счастливо миновавшее границу, являются для них кирпичиками, которые они закладывают в фундамент будущего.

Находясь как бы в стороне и не будучи загруженным ежедневной, мелочной работой, я, возможно, потому и замечаю все, что скрыто. А может, именно я призван взять слово? Следовало бы обратить на это внимание Конрада и непринужденно, при случае, поговорить с людьми, порасспрашивать их. Но еще лучше написать реферат, прочитать его на собрании и обсудить. Есть рефераты на очень незначительные темы, а их весьма горячо обсуждают. Возможно, и я сумел бы написать, если бы только точно знал, в чем тут дело. Трудный это вопрос. Иногда мне кажется, что вообще никаких проблем вовсе и нет. Я заводил об этом речь с разными людьми, пытался узнать, чего, по их мнению, не хватает нам в нашей работе. Один сказал денег, другой — типографии и литературы, третий — людей. Марта утверждала, что отсутствует подлинная конспирация. Леонек всем был доволен, а язвительный Грабаж отметил, что нам, собственно, не хватает всего, а особенно рабочих, которые нуждались бы в нас и хотели бы нас слушать.

Я как-то говорил об этом с Конрадом, даже обстоятельно с ним побеседовал: мне не спалось и очень хотелось все высказать. Он подшучивал надо мною и уговаривал написать статью.

На мой вопрос, как ее назвать, он ответил: «Отсутствие развлечений в социалистической программе». «Приходите к нам все, кому скучно». Когда он произносил это, выражение лица у него было злое и насмешливое. Не знаю, о чем он думал, но, вероятно, не о том, что волновало меня.