Это другие люди, совершенно другие, но все-таки люди, хотя у нас их бойкотируют на каждом шагу. И очень несправедливо! Я теперь бываю в некоторых домах и совсем переменил мнение о пресловутой «загнивающей буржуазии». Главное, здесь можно распространять наши идеи или по крайней мере определенным образом влиять на их взгляды. Я стараюсь делать это осмотрительно и тактично. Познакомился с несколькими очень порядочными людьми, которые, правда, никогда не станут социалистами, но являются демократами и сторонниками прогресса. Они принимают меня очень любезно; огорчительно только одно — в этих домах полно дочерей на выданье. Меня считают неплохой партией (с нового года я буду получать сто двадцать пять рублей в месяц), и я опасаюсь оказаться замешанным в какую-нибудь интригу. Панны разные — красивые и некрасивые, но ни одна из них меня не привлекает. Есть на свете женщина, но она…
Я хожу в театр, на концерты, на лекции. Не менее двух раз в неделю делаю визиты и очень стараюсь не проводить ни одного вечера дома. Одним словом, развлекаюсь.
Иногда мне кажется, что я действительно развлекаюсь. Говорят, в обществе я очень мил. Кто знает, может, и правда?
Во всяком случае, я собираюсь сшить себе фрачную пару и появиться в свете во время карнавала. Ибо нужно на что-то решиться. Если уж мне суждено остаться обывателем, то надо привыкать ко всем последствиям своего нового положения. Я привыкну. Обо всем забуду. Женюсь, ко всем чертям!
Я буду флиртовать, заводить знакомства, делать карьеру. Нужно когда-то решиться: ведь жизнь проходит.
Нужно как-то жить. У меня были и есть принципы. Я не родился ни карьеристом, ни филистером. И ничуть не изменился. Пусть себе наши люди думают, что хотят. Пусть иронически улыбаются, встречая меня на улице. Меня не волнует ничье мнение. Что я знаю, то знаю, и этого мне достаточно.
Виноват не я. Решив раз и навсегда не думать о тех, прежних делах, я теперь не огорчаюсь столь сильно, как в первое время. Одно хочу сказать: со старым товарищем таким образом не поступают и не выбрасывают его, словно изношенную пару обуви. Недостойно, во всяком случае, смеяться надо мной при встрече на улице.
В конце концов разве кто-нибудь из них пришел ко мне и спросил серьезно, по-человечески, о моих убеждениях? Разве им известно, о чем я думаю? Нет, это их не касается. Лысый товарищ рассказал своим, будто я присоединился к «националистам», а Грабаж раззвонил по всему городу, будто я ночью выставил его за дверь, потому что примкнул к «склочникам», не признающим авторитета партии.
Так у нас создается общественное мнение.
Как же я мог после этого пойти и просить меня принять? Да и к кому идти? Два месяца я ничего не читал, не знаю, как обстоят дела. Лучше всего ни о чем не думать.
Меня предали. Особенно больно, что обо мне не подумала Хелена. Она всегда была так добра ко мне! Боже милостивый, уж она-то знает, что меня всегда можно убедить, если говорить искренне и разумно. Я же не интриган. Она была обязана поговорить со мною. Но что я для нее значу?
Я не имею понятия, где она. Разумеется, вместе с Конрадом в новой партии. Женщина, какой бы самостоятельной и выдающейся ни была, всегда согласится с тем, кого любит. А ведь Хелена убедительно и веско умела отстаивать свою самостоятельность! Однако любовь — главное.
Однажды я встретил на Мазовецкой Марту, и мне показалось, что она хотела остановиться. Мы никогда не здороваемся — из-за конспирации. Я замедлил шаг, но нет — она пошла дальше, и я долго оглядывался ей вслед. Если бы ей хотелось меня увидеть, то ведь она знает мой адрес.
Сегодня впервые за много дней я остался вечером дома. И больше никогда не стану этого делать — совершенно расклеился. Нет, так жить невозможно!
Испробовано уже все. Я брал работу домой и до одури сидел над счетами. Начал бывать у давних знакомых, беседовал с молодыми девушками, заботился о своей внешности, тщательно одевался. Ходил даже в оперетту, бывал в цирке! Иногда напивался так, что, вернувшись домой, не мог попасть ключом в замочную скважину. Я даже серьезно собирался делать карьеру!
Ничего не помогает. Так можно слишком далеко зайти. А они даже не подозревают, что гибнет порядочный человек. Ведь я еще пока порядочный человек!
Однако неизвестно, чем все кончится. Самое страшное, когда теряешь веру в людей…