И глубоко внутри расцвела огненная руна. Словно без единого слова кто-то выжег её у меня под кожей. Внешне я не выдала себя ни вздохом, ни жестом, оставаясь спокойной и даже какой-то отстранённой, зато внутри жарко пылал огонь. Священный. Очищающий. Неугасимый. И такой насыщенно-яркий, что, клянусь, я чётко увидела его отблески в глазах напротив. Ноздри его идеально прямого носа раздулись на вдохе и замерли, зубы прикусили нижнюю губу до крови, лоб покрылся испариной, и я лишь могла догадываться, что он почувствовал.
Не проронив ни слова, Фицрой смял записку в руке и поднялся, уступая мне место. Я упала на стул, периферическим зрением успев отметить, что он, перепрыгивая через две широкие ступени, поспешил на «галёрку».
Вот и всё. В этом раунде я победила. Но такое впечатление, что ценой нескольких лет жизни.
Жизнь в аудитории шла своим чередом. Профессор Прингл увлечённо читал лекцию, периодически расчерчивая пространство перед собой узорами синего, зелёного, красного или голубого цвета. Два или три раза к доске выходили кадеты и пытались повторить упражнение с рунами, принадлежавшими к чуждой им стихии. Результаты ещё менее впечатляющие, нежели мои, однако это открытие не принесло мне абсолютно никакого удовлетворения. Всё моё внимание было приковано к внутреннему огню. Разгораясь всё ярче, он не вызывал дискомфорта. Наоборот. Согревал, выжигал лишнее и напускное, шептал будто: «Я не причиню тебе никакого вреда…»
— Почему ты ничего не записываешь? — попытался вразумить меня Карсон, но я лишь отмахнулась.
Я словно бы здесь и не здесь. Затылком чувствовала любопытные взгляды и среди них — тот самый. Отстранённо вертелись в голове вопросы: «Почему именно я? Почему вместо того, чтобы спокойно учиться, я должна отдуваться за весь свой пол и доказывать, что девушки ничем не хуже парней и тоже способны защитить родину?» Но, как правило, ответы на них были слишком просты и тем нелепее казалось поведение взрослого, казалось бы, во всех отношениях человека, которому доверили командование отряда в восемь человек.
Чтобы снова не вызвать гнев преподавателя, я взяла ручку и даже стала что-то записывать, не особо вникая в смысл, пока не обратила внимание на треснувший циферблат. Стрелки остановились.
«Всё хорошо… Хорошо, — успокаивающе шептал огонь. — Я не причиню тебе никакого вреда…» И я ему… верила.
— Кадет Фицрой, прошу, — объявил профессор.
Я нарочно не глядела ему вслед, но каким-то чудом прочувствовала почти каждый его шаг. Чёрт возьми, почему я так зациклена на нём? Разве может один-единственный человек воплощать в себе те качества и черты, которые мне, в принципе, нравятся в других и тем самым вызывать острое неприятие? И пройдёт ли эта зацикленность, если… Если командиром станет кто-то другой? Например, Брайс. Чем он хуже? Да он лучше во сто крат, и это не обсуждается.
— Представьте, что перед вами заклятый враг нашей отчизны, — соловьём заливался Прингл, — и вам нужно применить магию земли, чтобы нейтрализовать его силу.
— Почему именно земли? — чуть нахмурился Фицрой, не переставая при этом разминать кисти рук.
Ответ мгновенно прилетел откуда-то с «галёрки»:
— Это слишком просто, профессор, ведь его девушка — землевик.
— Землевичка! Земляничка! Землянка! Землеповелительница! — понеслось отовсюду.
Фицрой задрал подбородок и сощурился, запоминая жертв. Кожа из смуглой за долю секунды приобрела пугающий мертвенно-бледный оттенок.
— Ах, эти смелые утверждения о том, будто частички магии передаются при тесном физическом контакте, не одно десятилетие ходят в студенческой среде, — как ни в чём не бывало продолжал Прингл, — и сейчас нам представится возможность убедиться воочию, так ли это. Пожалуйста, Фицрой, приступайте.
— Что он им-меет в в-виду? — прозаикался Карсон, лихорадочным движением поправляя очки.
Я же не понимала, дышу ли или же научилась обходиться без кислорода. В аудитории повисла звенящая тишина. Все затаив дыхание ожидали реакции командира «Гидр».
— Есть, сэр, — только и сказал он.
Моргнул. Подвигал челюстями. Беззвучно вздохнул. И поднял правую руку, чертя в воздухе руну «камень». Я заметила, что и на ладонях кожа его побелела, будто утратила все краски, а рука едва заметно дрожала. Потому, наверное, руна вышла криво и контур засветился только частично.
На «галёрке» кто-то присвистнул и ввернул малоцензурное замечание, за что удостоился справедливого наказания.
— Торрес, — прикрикнул преподаватель, — назначаю вам два ночных наряда вне очереди. И не благодарите.
— Представлю на месте врага тебя. — Фицрой вытянул руку, я так предполагаю, в сторону того самого Торреса, однако при этом почему-то смотрел на меня.
Огонь внутри меня всколыхнулся и словно вышел за пределы телесной оболочки, оставшись замеченным лишь мной одной.