Мальчишки и десяти слов не успели сказать, как я снова завладела всеобщим вниманием и принялась рассказывать о прошедшем матче: о том, как Кёртис и Эркин заколдовывали мячи и те гонялись за командой соперников, норовя сбить им шлемы, о том, как Эван Торберн случайно вызвал миниземлетрясение, о том, как ребята из команды Блессингтона пытались подменить баскетбольные мячи и поплатились десятью штрафными очками за обман, о том, как Сандра Бэрр из военмеда превратила поле в ледяной каток и соперники, потеряв равновесие, сбились в кучу, о том, как Сайм забил решающий мяч, опередив другую команду на полсекунды, и о том, как Фицрой сотворил воздушный хлыст и с его помощью возвращал улетевшие за пределы защитного ограждения корзины.
Братья веселились, жадно внимая рассказу, и вспоминали смешные ситуации, случавшиеся с ними на школьных тренировках. Фицрой дополнял и зачем-то хвалил меня, называя лучшим центровым защитником на своей памяти, и пусть я забила в корзину три мяча подряд, которые, к слову, оставались там до конца игры, это вовсе не значит, что меня трогает его лесть. Вовсе нет. Меня злила вся эта роскошная жизнь, так резко контрастировавшая с моей, злили некоторые его родственники, упорно строившие из себя тех, кем они не являются, злила вся эта ситуация, заставляющая притворяться и лгать.
Возможно, если бы тема баскетбола сопровождала ужин до самого конца, всё бы закончилось нормально, но Фицрою-старшему было угодно перетянуть внимание на себя.
— Из какой вы части Альверии, позвольте узнать? — поинтересовался он. — Я служил на Третьем Континенте почти двадцать лет и исколесил его восточную часть вдоль и поперек.
— Из Розуэлл-Файр, — ответила я, чувствуя, как от нахлынувших воспоминаний внутри всё бурлит и резко кристаллизируется, так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Может, воды? — любезно осведомился сидевший рядом «женишок». Этот тип весь вечер глаз с меня не спускал и так вжился в роль, что его семья наверняка подумала, будто он без памяти в меня влюблён. Но его забота вполне объяснима, всё-таки он в ответе за то, что я сижу здесь без сдерживающего магию браслета.
Я помотала головой, мол, не нужна мне твоя вода.
— О, Розуэлл-Файр, — повторил Фицрой-отец, — эльвы жестоко с ним обошлись.
— А всё потому, что легионеры, имея численный перевес, отступили вместо того, чтобы прийти измученным жителям на помощь, — не удержалась я.
Миссис Фицрой ахнула и замерла в предвкушении, предпочитая оставаться молчаливым наблюдателем. Мальчишки навострили уши. Бабуля с невозмутимым видом продолжала наслаждаться запеченной форелью. Фицрой, тот, который фиктивный жених, предостерегающе шепнул, мол, лучше не стоит дразнить отца. Но было поздно.
— Это сейчас легко рассуждать о том, что можно или нужно было сделать, — багровея, ответил тот, — в то нестабильное время на разведку толком полагаться было нельзя, особенно на местных, симпатизирующих врагам.
— Предатели — это, конечно, отдельная боль, — согласилась я, — но их меньшинство. Единицы. Большинство же отбивало врага собственными силами в то время, когда легионеры прятались от свор гончих.
— Вам, милая, многое пришлось повидать и мы, безусловно, бесконечно вам сочувствуем, — подала голос сеньора Вальенде, — но ведь в итоге Альверия освобождена и изменники наказаны. А нам всем нужно жить настоящим и с верой смотреть в будущее.
Видно, магия как-то уж совсем сильно во мне взбурлила, потому что удержаться я не смогла.
— С верой смотреть в будущее легко, когда война тебя не касается и все эти ужасы происходят не с твоей семьёй и даже не на твоём континенте, — говорила я, с удовлетворением наблюдая за тем, как вытягивается лицо Фицроя-старшего и ползут вверх бабулины брови. А Фицрой-жених, видно, желая меня остановить, положил ладонь мне на ногу выше колена. Чёрт бы его побрал, потому что меня понесло со скоростью сорвавшейся с орбиты планеты: — А вы ведь даже не задумываетесь, что настоящая цель эльвов — вовсе не мы, а вы. Вы со своими богатейшими домами и безграничными ресурсами. И, если бы мы не стояли на их пути живой стеной, а адмирал Уолт не сжёг собственный флот, они бы сейчас хозяйничали за вашим столом.
— Я согласен с Эллой, — вмешался Фицрой.
Ладонь его поползла выше под платье, обжигая кожу леденящим холодом. От такой наглости я задохнулась и дёрнула ногой, но тот только ощутимее впился подушечками пальцев в плоть. И прошипела как можно тише:
— Убери, не то вилку в тебя воткну.
И что, он послушался? Как бы не так! Продолжая лапать под скатертью мою ногу, он с важным видом рассуждал о новых военных тактиках, принёсших успехи в Аластурии, и анализировал былые неудачи. Отец яро с ним спорил, мальчики отвлеклись на бегающих вокруг стола болонок и левреток, скармливая им куски мяса и рыбного филе, мачеха задумчиво ковыряла вилкой салат, а вот бабуля искренне любовалась своим внуком. Надеюсь, от её внимания ускользнули его манипуляции под столом.
— Сит илудем комбустум, — прошептала я.