Новгородские былины

Не располагая всей совокупностью невосточнославянских текстов, мы воздерживаемся от того, чтобы решать вопрос о происхождении сказочного сюжета «В подводном царстве». Имеющиеся факты довольно строго ограничивают его ареал (см. карту 3) и лишь сугубо гипотетически позволяют связать его происхождение с соответствующими эпизодами из сказок кавказских, балканских и тюркоязычных народов. Нельзя исключать и того, что сюжет «В подводном царстве» мог возникнуть совершенно независимо от подобных сказочных эпизодов и долгое время бытовать самостоятельно. Достаточно вспомнить рассказ о Видушаке из санскритской литературы XI в., довольно близкий к сказочному сюжету «В подводном царстве», но также не содержащий мотива спора между морскими обитателями[154]. Его В. В. Стасов в свое время безуспешно пытался сблизить с былиной «Садко».

5. Здунай (Три окуня златоперых). Печатается по тексту архива: РО ИРЛИ, Р. V, колл. 72, п. 1, № 14. Текст публикуется впервые. Записано В. П. Чужимовым в 1934 г. от Ивана Егоровича Точилова, 45 лет, в д. Нижняя Зимняя Золотица на Зимнем берегу Белого моря. Песня — «поздравительная корабельщику после окончательной постройки корабля». Каждый стих песни сопровождается припевом «Здунай».

Преобладающее внимание в публикуемом тексте уделено описанию идеального корабля. При этом за основу взята начальная часть былин «Соловей Будимирович» и «Илья Муромец на Соколе-корабле». Описание корабля здесь потеснило основной сюжет песни, из-за чего несколько скупее поданы эпизоды вылова и оценки златоперых рыбин. В других вариантах они даны чуть подробнее.

Песня записывалась исключительно в северо-восточных районах Русского Севера, преимущественно в Поморье. Всего известно 14 вариантов, из них пять вариантов было записано на Терском берегу Белого моря, четыре — на Летнем берегу, два — на Зимнем берегу, по одному варианту — в г. Архангельске, г. Пинеге и на нижней Печоре.

Библиография вариантов: Киреевский НС, вып. I, № 66 (свадебная); Ефименко, с. 112 (величальная песня кашниц, которая поется холостым на помочах); Истомин — Дютш, с. 131—132 (свадебная величальная); Марков — Маслов — Богословский, I, № 43 (рождественская величальная хозяину богатого дома); Марков — Маслов — Богословский, II, № 69, 70 (обе свадебные величальные); РО ИРЛИ, Р. V, колл. 72, п. 1, № 14 (поздравительная корабельщику после окончательной постройки корабля); Рождественская, 1952, с. 55—56 (величальная холостым на святках и за свадебным столом); Рождественская, 1958, с. 67—68 (святочное «виноградье»); Песни Печоры, № 382 (= Колпакова, № 287, свадебная величальная); Балашов — Красовская, № 47, 48 (свадебная величальная); Колпакова, № 288, 289 (свадебная величальная). Как видно, основная функция песни, независимо от места и времени исполнения, — быть величанием в честь какого-либо лица. Поморам она явно нравилась из-за выраженного в ней пожелания чудесного улова.

Почти во всех вариантах песни упоминается Новгород как место, в котором есть оценщик самого дорогого третьего окуня. Но чаще Новгород назван не единственным местом. Иногда употреблялась формула, отражающая историческую ситуацию XVI в. в представлениях северян:

Еще есть ему [третьему] окуню цена во Новегороде,
Ему оценщички да в каменной Москве,
Ему покупщички да в славной Вологде.
(Рождественская, 1952, с. 56)
На Терском берегу отдано предпочтение иной формуле:
Еще есть ему цена в Новегороде,
У царя в Москве, у короля в Литве.

(Марков — Маслов — Богословский, II, с. 109)

Эта формула широко встречается в самых разных фольклорных произведениях, записывавшихся на Русском Севере (от считалок и загадок до причетов и былин), и, по-видимому, в песне о златоперых окунях является перенесением, заменившим предшествующую формулу.

Содержание песни кажется несколько странным, ибо в ней заметна случайность двух важнейших событий: молодец случайно уронил в море перстень; его слуги случайно выловили трех златоперых окуней. Если бы молодец нарочно, как жертву перед ловлей (ср. обычай бросать перед ловлей в воду хлеб, табак или деньги), бросил перстень в море, то характер текста стал бы весьма прозрачным, а его сопоставимость с былиной о Садке, особенно с вариантами А. П. Сорокина, была бы совсем не формальной. Однако ни в одном варианте песни такой нарочитости нет.