Новое сердце

– Люди продолжают стекаться в эту страну благодаря свободе вероисповедания. Они знают, что в Америке им не станут говорить, каким должен быть Бог. Их не станут убеждать, что есть только одна правильная вера и что их вера неправильная. Они хотят свободно говорить о религии и хотят задавать вопросы. Эти права были фундаментом Америки четыреста лет назад и в наши дни остаются ее фундаментом. Вот почему в этой стране Мадонна может устраивать шоу на распятии, а «Код да Винчи» был бестселлером. Вот почему даже после одиннадцатого сентября в Америке процветает свобода вероисповедания.

Вновь повернувшись к судье, я постаралась выложиться до конца:

– Ваша честь, мы не просим вас разрушить стену между Церковью и государством, вынося решение в пользу Шэя Борна. Мы лишь хотим исполнения закона – того закона, который дает Шэю Борну право исповедовать свою религию даже в тюрьме, если только государство не заинтересовано в запрещении этого. Единственный государственный интерес, который может обозначить штат, – это сто двадцать долларов и ожидание в течение пары месяцев. – Я вернулась к своему месту и скользнула на него. – Какова цена жизни и души по сравнению с двумя месяцами и ста двадцатью долларами?

Судья отправился в свой кабинет для вынесения вердикта, а к моему столу подошли два маршала, чтобы увести Шэя.

– Мэгги, – сказал он, вставая, – спасибо.

– Ребята, – обратилась я к маршалам, – можете дать мне минуту с ним в изоляторе?

– Только побыстрее, – сказал один из них, и я кивнула.

– Как вы думаете, у него есть шанс? – спросил отец Майкл, по-прежнему сидящий на скамье для публики за моей спиной.

Я достала из кармана записку, которую передал мне судебный пристав как раз перед началом моего заключительного слова, и протянула ее Майклу:

– Остается только надеяться. Губернатор отказал в отсрочке казни.

Когда я подошла к «клетке», он лежал на металлической лежанке, прикрыв рукой глаза.

– Шэй, – позвала я, встав перед решеткой, – со мной говорил отец Майкл. Он рассказал о том, что случилось в день убийства.

– Это не важно.

– Нет, важно, – настойчиво произнесла я. – Губернатор отказался отсрочить казнь, а это значит, что мы опять бьемся лбом в стену. В наше время для отмены смертных приговоров применяются ДНК-улики. На том суде ведь был разговор о сексуальном насилии, прежде чем выдвинули обвинение? Если образцы спермы сохранились, мы можем протестировать их и сравнить со спермой Курта… Мне лишь надо, чтобы вы, Шэй, подробно рассказали о случившемся, и тогда я смогу запустить процесс.

Он встал и подошел ко мне, ухватившись за прутья решетки:

– Не могу.

– Почему?! – возмутилась я. – Разве вы лгали, сказав отцу Майклу о невиновности?

Шэй поднял на меня горящий взгляд:

– Нет.

Не могу объяснить, почему я верила ему. Может быть, я была наивна, поскольку не защищала раньше преступников, может быть, просто чувствовала, что обреченному на смерть человеку нечего было терять. Но когда Шэй встретился со мной взглядом, я поняла, что он говорит правду и что казнить невиновного человека намного ужаснее, чем виновного.

– Ну, тогда, – начала я, и голова у меня пошла кругом, – вы сказали отцу Майклу, что первый адвокат не стал вас слушать, но я сейчас слушаю. Поговорите со мной, Шэй. Расскажите что-то такое, что поможет мне убедить судью в ошибочном приговоре. И я напишу запрос на ДНК-тест, его надо будет только подписать…

– Нет.

– Я не смогу сделать это одна! – вспылила я. – Шэй, речь идет об отмене приговора, понимаете?! О том, что вы сможете выйти отсюда на свободу.

– Я знаю, Мэгги.

– Значит, вместо того чтобы попытаться, вы готовы умереть за преступление, которого не совершали? Вас это устраивает?

Пристально посмотрев на меня, он медленно кивнул:

– В первый же день, когда мы встретились, я сказал вам, что не хочу, чтобы меня спасали. Я хотел, чтобы вы спасли мое сердце.

Я была поражена:

– Почему?

Он с трудом подбирал слова:

– Все-таки в этом была моя вина. Я попытался спасти ее и не смог. Не подоспел вовремя. Мне никогда не нравился Курт Нилон. Когда я работал, то старался не находиться с ним в одной комнате, чтобы не чувствовать на себе его взгляд. Но Джун была такая милая. От нее пахло яблоками, и она делала мне сэндвичи с тунцом на ланч и разрешала сидеть за кухонным столом, словно я член их семьи. После того как Элизабет… позже… ужасно, что Джун осталась без них. Но я не хотел, чтобы она потеряла и прошлое. Семья – это не вещь, это место, – тихо произнес Шэй, – то место, где живут воспоминания.

Значит, он взял на себя вину за преступление Курта Нилона, чтобы дать возможность скорбящей вдове вспоминать его с гордостью, а не с ненавистью. Насколько хуже было бы для Джун, если бы в то время существовал ДНК-тест, если была бы доказана причастность Курта к предполагаемому изнасилованию?

– Вы начали поиск улик, Мэгги, и это снова разбередит ее раны. Такой путь – что ж, это конец.

Я почувствовала, как у меня сжимается горло и к глазам подступают слезы.

– А если однажды Джун узнает правду? И поймет, что вас казнили, хотя вы были невиновны?