- Братья! - прогремел он срывающимся голосом. - Нам бросили вызов! Мой хороший друг, владыка Маа-Эн-Теф, созвал это собрание, чтобы мы могли найти способы справиться с варварами, которые угрожают нашему существованию. Но сейчас есть более неотложная работа. - Повелитель Сорокопутов дрожал от ярости, и слюна летела из его рта в потрескивающий огонь. - Страх – вот что дает нам нашу власть. Страх, и только страх. Любое инакомыслие подавляется мгновенно. Вот как мы удерживаем нашу власть на земле. - Шуфти сжал кулак и высоко поднял его, как будто пытался раздавить сами звезды. - И если люди думают, что мы слабы, что наше слово может быть оспорено, этот страх рассеивается в воздухе, как дым от этого пожара, а вместе с ним и наша сила. Тогда мы - ничто!
Шуфти пошатнулся, и двое бандитов бросились его поддерживать. Он сбросил их, отказываясь показывать какую-либо слабость.
Хуэй оглядел восторженных бандитов: после прежнего буйства они хранили полное молчание. Они уважали Шуфти независимо от того, какой клан они называли своим, и были готовы поверить в то, что он скажет.
Шуфти взял себя в руки, глубоко втягивая воздух.
– Караван ассирийцев прошел через мою территорию, и, по своему праву, я потребовал плату в обмен на Перо Сорокопута, наш знак безопасного прохода - двадцать их рабов сейчас и половину прибыли от продажи остальных шестидесяти. Наши требования известны всем торговцам. Их принимает каждый караван, который проходит мимо нас, потому что они знают цену, которую заплатят, если откажутся от наших требований. Но этот караванщик отказался.
Вздох пронесся по армии бандитов, превратившись в сердитое бормотание, а затем в крики неповиновения.
- Этого нельзя терпеть! - Шуфти указал на собрание.
- Я был застигнут врасплох обманом ассирийского рабовладельца, как и два моих генерала, -вероятно, пытаясь скрыть свои промахи. - Этот рабовладелец – Каарик, как он себя называл, - отказался подчиниться моим угрозам, и когда я отвлекся, он ударил, как кобра. Заломил мне руку за спину, сорвал с меня одежду, а его люди, вооруженные до зубов серповидными мечами этих ассирийских шакалов, избивали нас троих до тех пор, пока наши мозги не были близки к тому, чтобы вылететь из черепов. Мы сопротивлялись с мужеством, которое вы уже знаете, но они превосходили нас троих численностью. А потом нас прижали распростертыми к земле, и каждый из нас почувствовал жестокий удар рабского кнута. Мы выжили, потому что мы такие же твердые, как скалы этой земли. Но Каарик украл наше Перо Сорокопута и, оставив нас умирать, насмехался над тринадцатью кланами. Издевался над нами, братья! Он назвал нас стаей трусливых, болтливых птенцов, которые шумят больше, чем стая воробьев. Этого! Нельзя! Терпеть!
- Этого нельзя терпеть! - ревели все разбойники как один.
Хуэй оглядел чашу, когда Сорокопуты поднялись на ноги, подняв мечи в воздух. Этот общий враг объединил их, и теперь, видя, как сброд превращается в армию, он задавался вопросом, смогут ли они оказать серьезное сопротивление военным отрядам гиксосов.
- Мы справимся с угрозой варваров в свое время! - взревел Шуфти. - Наша первая задача - показать, что Сорокапуты по-прежнему являются истинной силой в стране. Что мы сокрушим любое сопротивление нашему владычеству. Мы восстанем как один и разобьем этот караван и его дерзкого работорговца. Подойдет только демонстрация силы. И страх снова пронесется по Египту. Страх перед Сорокопутами!
Бандиты улюлюкали и выли, как собаки, лающие на луну. Бурное море тел вздымалось вокруг костра, заслоняя пламя, так что все, что было видно, - это воронка искр, закручивающаяся к звездам.
Хуэй был захвачен этим зрелищем и немного испуган, как и тот рабовладелец, который увидел бы, как эта свирепая армия надвигается на его горстку силачей. Он почувствовал чье-то присутствие, нависшее над ним. Фарид вернулся со сбора разведданных и наблюдал за буйной демонстрацией с каменным лицом.
- Похоже, время для разговоров прошло, - произнес он нараспев. - Теперь будет кровь.
***
Лай бабуина прогремел в этой самой глубокой предрассветной тьме. Хуэй вздрогнул, слушая, как другие обезьяны-самцы бросают вызов армии людей, которые нарушили их мирное существование. Как только какофония стихла, тишина снова опустилась на скалы, возвышающиеся над заброшенным городом, где ассирийцы укрылись на ночь. Затем слева от него кто-то выронил меч, и звон металла о камень разнесся в неподвижном воздухе так же ясно, как звон колокола.Если работорговцы и не подозревали, что их караван преследуют, то теперь знали.