Новые правила

Артем просунул руки в лямки рюкзака, проверив перед этим, что он закрыт достаточно плотно и дождь не зальет драгоценное содержимое, и вышел на улицу, напоследок оглянувшись у порога. Комната молчала. В ней было тише, чем в вечера долгих неспешных бесед о старом мире, тише, чем когда Кая презрительно молчала, даже тише, чем когда Анатолий Евгеньевич спал, а Артем сидел рядом с книгой и ждал, пока Кая вернется с едой и лекарствами и выставит его вон.

Теперь он уходил сам, не дожидаясь ее, – это было непривычно.

На улице действительно шел дождь; его мелкие, противные капли были очень кстати – большинство обитателей Зеленого разошлись по домам. Никто не видел, как Артем уносил рюкзак к себе, а если бы кто-то и встретился на пути, не стал бы вглядываться… И не заметил бы слез, которые, несмотря на все попытки держать себя в руках, текли по его лицу.

Не к месту он вспомнил о родителях, и ему стало еще хуже. В обычное время он старался не думать о них – любовь и жалость смешивались с обидой и раздражением, которые он в себе не любил. Артем шел под дождем и не ощущал капель на лице. Он чувствовал себя очень маленьким, очень легким, очень беззащитным, и собственная жизнь, терявшая одну опору за другой, казалась ему странным, причудливым сном.

Добравшись до дома, он обнаружил, что вымок до нитки, и переоделся в чистое, тщательно растер волосы досуха жестким полотенцем, все еще дрожа от холода. Артем делал все это машинально, вяло думая о том, что сейчас нельзя заболевать.

Рюкзак был надежно спрятан под кровать, задвинут к стене. Вряд ли Влад заинтересуется имуществом Анатолия Евгеньевича… Однако и рассчитывать на удачу не следовало. Теперь ничто не мешало ему идти к Владу – смерть была достаточным основанием побеспокоить руководителя посреди ночи, но Артем сел за стол, открыл толстую тетрадь, давно прихваченную в библиотеке, вздохнул. Записать мысли, атакующие гудящую от усталости и шока голову изнутри… Это всегда ему помогало. Он бросил взгляд на календарь, который Артем всегда старался вести аккуратно. Анатолий Евгеньевич как-то сказал ему, что, хотя время и придумано людьми, не теряться в нем очень важно.

«15 июня сего года. Или, возможно, 16 июня. Из-за последних прискорбных событий я не вполне аккуратно вел календарь и мог потеряться во времени. Сегодня умер Анатолий Евгеньевич. Наверное, это была хорошая смерть, насколько смерть вообще может быть хорошей. Это случилось спокойно. Он даже не проснулся, и я не сразу понял, что это произошло, а когда понял, было уже поздно пытаться помочь. Впрочем, я сомневаюсь, что сумел бы оказать хоть какую-то помощь, даже несмотря на мои медицинские навыки» – выведя последнее предложение, Артем ощутил мгновенный, острый приступ ненависти к самому себе за то, что даже сейчас он не мог не почувствовать удовлетворения от найденной формулировки. Артем всегда старался писать гладко, красиво, подражая писателям прошлого, и радовался, когда казалось, что удается.

«Несмотря на скорбь, я сохранил бумаги, сделал то, о чем он просил меня. Анатолий Евгеньевич рассказывал мне, что Владу известно об этих бумагах, так как в свое время Анатолий Евгеньевич пытался уговорить его сделать то, чего он теперь ждет…» – карандаш в руке Артема запнулся. Он хотел зачеркнуть «ждет» и изменить на «ждал», но передумал.

«…чего он теперь ждет от нас. Я не уверен, что Влад помнит об этих бумагах, а даже если помнит, не думаю, что они могут оказаться для него интересными, но осторожность не повредит. Анатолий Евгеньевич, мне кажется, велел бы мне сделать то же самое».

Артем откинулся на стуле. Ему действительно стало легче, как будто деловитое записывание фактов заняло все его сознание, не оставив места боли. Артему нравилось думать, что когда-то его записи окажутся интересны кому-то, кроме него самого. Возможно, потом, когда они преуспеют (Артем старался не думать о том, что этого может никогда и не случиться) и, может быть, даже станут героями.