– Князь, девицу, наверное, на лошадь? – снова вмешался Тоша, который, видимо, уже забыл о недавней оплошности и к тому же испытывал трудности с тем, чтобы держать язык за зубами.
– Мы слишком долго будем добираться, если среди нас будут пешие, друг мой, – кивнул Ган. – Я возьму девицу на седло. Не бойся… Кая? Я вижу, тут шина… Наложена не очень умело, но мой конь идет, как по воздуху – нога не пострадает. О, я забыл представить свою дружину. С Тошей вы уже знакомы. А эти молодцы – Василий и Иван.
Стоявшие до сих пор молча спутники Гана и Тоши сбросили капюшоны и оказались похожими, как две капли воды. Эти близнецы даже подстрижены были одинаково – у обоих торчащие ежиком светлые волосы. Две пары близко посаженных глаз смотрели одинаково непроницаемо.
– Они братья, – пояснил Тоша так, как будто бы кому-то это могло быть неясно.
– Тоша, возьми отрока к себе на седло. Как тебя зовут, мальчик?
– Артем, – буркнул Артем. Он сам не понимал, почему никогда раньше, даже в Зеленом, не чувствовал себя настолько униженным – ведь и там не раз сталкивался с высокомерием высоких парней с сильными руками.
– Да, Артема. Вася, возьмите их вещи. Друзья, наслаждайтесь поездкой через наш славный лес – теперь, под нашей охраной, вам ничто не грозит.
Артем покосился на Каю, но ему не удалось поймать ее взгляд: она смотрела на Гана.
Глава 27
Кая
– Значит, думают, что заключили договор с тварью? – Конь, на котором ехали Ган и Кая, опередил остальных. Теперь, словно без зрителей играть роль было не нужно, Ган говорил не так вычурно, будто перестал изображать книжного персонажа.
Кая кивнула:
– Угу. У них в трубе сделана дверь, перед ней – площадка. Там они приносят человеческие жертвы.
– Интересно, – задумчиво произнес Ган, поудобнее перехватывая Каю. Некоторое время они молчали, а потом он спросил:
– Как погиб… Максим?
– Я не знаю. Прости.
– Он был хорошим другом, добрым и смелым, – сказал Ган ровным голосом. – Очень жаль его. Ноге удобно?
– Что? – растерянно переспросила она.
– Я про твою ногу. Тебе удобно?
– Угу, – мысленно Кая чертыхнулась. В кои-то веки собственная немногословность ощущалась как помеха.
– Отлично. Наш врач хорош в своем деле.
«Врач, не костоправ», – мысленно отметила Кая, но вслух сказала:
– Что ж, значит, мне повезло.
– Да, – Ган кивнул. – Когда-то он учился у одного из старых – врача старого мира.
– И много у вас таких? Кто знаком с людьми старого мира?
– Да не особо. На самом деле молодых больше. Так как-то получилось.
– Когда вас стало так много? – Кая запнулась.
– Не стесняйся, спрашивай, – подбодрил Ган, поняв ее затруднение. – Если бы я вам не доверял, не вез бы к себе домой.
– Ты сказал, вас больше сотни, а Саша говорила о небольшой группе.
– То тут, то там. Люди присоединяются к общине, когда видят, что дела идут хорошо, – неопределенно отозвался Ган. – Начинали мы, правда, малым числом. Главным был мой дядя – ну, так все считали.
– То есть?
Ган пожал плечами и причмокнул, подгоняя лошадь:
– Дядя был старше меня вдвое. По факту все решения принимал я, но это не заявлялось в открытую. Скоро после того, как мы пришли сюда, дядя погиб, и меня выбрали главным, несмотря на непростительную молодость. Дядя говорил, этот недостаток однажды проходит – у тех, кто умен, конечно.
Некоторое время Кая помолчала из уважения к его утрате, а затем заговорила снова:
– Выбрали?
– Да. Тогда нас было немного, решения принимались совместно.
– А сейчас?..
Ган улыбнулся:
– Общины, в которых решения принимаются совместно, долго не живут. Я забочусь о своих людях.
Кая промолчала. Ее смущала открытость Гана, непривычная, обезоруживающая… Каю настораживала откровенность.
На мгновение она почувствовала, как в душе начинает ворочаться, разминая затекшие лапы, паника – их везли неизвестно куда люди, о которых она ничего не знала. Рюкзак с драгоценным грузом – в чужих руках… Но почему-то – и это было самым странным из случавшегося с ней за последнее время – Кая чувствовала себя в безопасности. От Гана, который крепко держал ее, шло тепло; лошадь шла медленным, размеренным шагом, и Каю заклонило в сон. Страх потерять контроль царапнул легко, как ветка ночью по стеклу, а потом она задремала.