Чтобы однажды я, на исходе жестокого знанья,славу запел и осанну ангелам благосклонным.Чтоб ни один из звонких и грозных молотов сердцане отказал вдруг, коснувшись робких и скромных илиплачущих струн. Чтобы лик мой омытыйвспыхнул нетленней; чтоб чистыми был он слезамизалит. О как тогда рад я вам буду, ночигорькие. Что же я раньше пред вами, безутешные сестры,не преклонял колен; простоволосые, что ж яраньше-то в вас не укрылся. Ах мы, растратчики горя,Видим все наперед и смотрим в печальные дали,ждем — может, кончится. А ведь оно, ведь оно —наша листва неопавшая, вечная темная крона,нашего года время
одно— а не простовремя, — пространство наше, пристанище, почва и корень.Правда, как чужды для нас переулки города скорби,где тишиною прикинулись скрежет и грохот,где, отлитые из пустоты, вздыбились монументы:толп позлащенный гам и спесивая бронзовость статуй.О, как бесследно смёл бы ангел их площадь,где — утешенья символ — стоит с иголочки церковь:вечно чиста, пуста и закрыта, как почта в субботу.А вокруг бушуют прибоем утехи базара:вон — качели свободы! вон — скоморохи успеха!И затейливый тир, где насурьмлённое счастьецелями мельтешит и рассыпается жестью,если удачлив стрелок. И бредет он, хмелея, дальше —от успеха к смеху; и манят, зовут балаганы,бьют в барабаны, трещат. А только для взрослыхесть развлеченье особое — как размножаются деньги;не для потехи, нет, — по науке! Чресла металла,всё, весь процесс, без прикрас — и как поучительно всё,как плодотворно……Но сразу, о сразу за этим —за последней планкой забора с плакатом «Бессмертно» —за рекламой горького этого пива, что пьющимкажется сладким на вкус, коль зрелища есть на закуску… —за последнею планкой, прямо за ней —
оно.Дети играют, безмолвны объятья влюбленных —в стороне от дорог, на скудных лугах, — и вольготно псам.Что тебя, юноша, дальше влечет? Не влюблён лив жалобу юную?.. Дальше, за ней, по лугам. А она:— О, еще далеко. Вон там мы живем… — За нею, дальше.Как его трогает поступь ее! А плечи, а шея…Будто царского рода она. Но вот он отстал, отвернулся,только махнул рукой… Зачем ему? Жалоба только.Из умерших лишь самые юные, те, кто еще пребываетв самом преддверии вечности — в спокойствии отвыканья, —преданно следуют ей. Девушек терпеливождет она, ласкова с ними. Смущенно покажет,что на ней есть; жемчуга страданий, терпеньялегкий покров. — А юношей сопровождает молча.Но на их земле, там, в долине, одна из жалоб —тех, что постарше, — приветит его. Расскажет:— Славен был род наш однажды, древен. Отцы промышлялирудным делом в горах. И поныне пороюу людей ты встретишь граненый осколок пра-скорбиили гнева остылый шлак — наследье угаснувших лав.Это всё оттуда. Наш род был богат. —И неспешно ведет его по стране необъятной жалоб,говорит: — Вот колонны храмов, а вот руинытех крепостей, откуда страной управлялинаши цари. Вот взметнулись до небасосны слез, вот поляны скорби в цвету(что живым знакома лишь по нежным и легким листьям),там вон кони печали пасутся в лугах, — а пороюптица взлетит и стелется низко над ними,и далёко в пространстве очерчен горестный клич.А ввечеру ведет его к давним гробницамдревней династии жалоб, к прорицателям их и сивиллам.Ночь же сойдет — замедляют шаг они; вскоремесяц восходит и неусыпным надгробьемнад землею царит, будто брат того, что над Нилом, —величавого сфинкса; молчанья и тайны символ.И они главе дивятся венчанной, навекичеловечества лик положившей на чашузвездных весов.Как вобрать это все взгляду, от ранней смертизахмелевшему? Неотрывно смотрит —и, гляди, взлетела в испуге соваи щеки его, по-неземному округлой, коснуласьмедленным росчерком реющих крыл,и начертала для нового слуха —слуха Аида — на разворотебелой страницы неописуемый абрис.Выше глядят, на звезды. Новые. Звезды страданья.Жалоба их называет: — Видишь,там вон? То —
Всадник. Вон
Посох. Яркое то созвездье —Корона плодов. А к полюсу дальше —там
Колыбель,
Дорога,
Книга пламени,
Кукла,
Окно.В южном же небе чистым и ясным блеском,как на господней ладони, сверкает «М» —Материнский венец…Но загробному гостю пора, и старшая жалоба молчадоведет его до ущелья,где в сиянье луны искритсярадости ключ. Она его называетблагоговейно, говорит: — А к людямон придет полноводным потоком.—Постоят у подножья скалы.И она его, плача, обнимет.Одинокий, уходит он в горы пра-скорби.И даже звука шагов не вернет его смолкнувший жребий.Но пробуди они в нас, изначально мертвые, притчу, —может, они нам покажут лещину в веселых сережках,склоненных, или скажуто дожде, что падет на темную землю весною.—И мы, что мечтаем о счастьевозвышенья, вдруг прослезимся,ошеломленные счастьем,что к нам
нисходит.(А. Карельский)