Новые центурионы

– Эй, а вы слыхали, ребята, что натворил Харуэлл в уборной Гартуэйтского театра? – спросил Симеоне.

– Харуэлл – это полицейский дневной смены, – пояснил Джакович Рою. – Такой же псих, как Симеоне и Ранатти. У каждого из нас свой крест.

– Что он сделал на сей раз? – спросил Гэнт, заканчивая терзать каракулями желтый лист стандартной бумаги.

– Он работал в уборной по поступившей от тамошнего директора жалобе.

Так вот, просверлил он, значит, по новенькой смотровой дырочке в стенках между туалетами, а сам плюхнулся, не спуская штанов, толстым задом на последний стульчак, просто сидел там и покуривал свою огромную сигару. Не успел он докурить ее до конца, как входит какой-то голубь и идет прямиком к дыре, что тот расковырял, и сует в нее под нос старине Харуэллу свой конец. Лопес наблюдал за происходящим, спрятавшись за решеткой кондиционера, что в восточной стене, и, поскольку мы добились от директора оставлять в сортире все двери нараспашку, отбивая у голубей охоту устраивать там насест, Лопес видел все, как на ладони. Он сказал, что, когда тот парень пропихнул шланг в дыру, старина Харуэлл стряхнул пепел с сигары, подул на ее кончик и, стоило тому раскраснеться, сунул тому типу куда следует. Говорит, когда они оттуда уходили, голубь валялся на полу и визжал благим матом.

– Этот выродок настоящий псих, – проворчал Джакович. – То был его второй поход на дело. Не вызывает он у меня доверия. Выродок и псих.

– Слыхали про дырку в дамской гардеробной в универмаге Блумфильда? – спросил Ранатти. – Ну, в которую один болван, мнящий себя остряком, воткнул свою штуку, а она возьми да вылези с той стороны, где как раз переодевалась какая-то старушенция. А та, не долго думая, всадила в нее шляпную булавку, так что сукин сын покорно ждал, приколотый к собственной веселой штуке, пока не приехала полиция.

– Я так давно слышу этот анекдот, что готов подстричь ему бороду, – сказал Филлипс. – По-моему, его в свое время сочинил какой-то легавый-балагур.

– Не знаю, не знаю, но история с Харуэллом – чистая правда, – сказал Симеоне. – Ее мне Лопес рассказал. Говорил, еле ноги унесли. Харуэлл хотел еще окольцевать того голубя. Нет, вы можете себе это представить: чуть было к чертям собачьим не спалил парню конец, так еще хочет засадить его в тюрягу? Лопес сказал ему: «Давай-ка лучше отсюда сматываться, чтобы голубок никогда не дознался, что это его полицейский клюнул».

– В один прекрасный день выродка просто уволят, – не унимался Джакович.

– Послушай, на такой работе необходимо сохранять чувство юмора, – осклабился Ранатти. – В противном случае спятить лете легкого.

– А хотел бы я увидеть ту сценку, – сказал Гэнт. – Голубь был белый? То бишь сизый?

– Почти, – сказал Симеоне. – Он был итальянец.

– Ах ты, задница, – сказал Ранатти.

– Напоминаю, ребята, сегодня у нас мусорная ночка, – сказал Джакович.

– Как серпом по одному месту, – сказал Симеоне. – Я и забыл.

Господи-Господи, и оделся, как назло, прилично.

– Мусорная ночь – это ночь, когда мы помогаем дневной смене, – объяснил Джакович Рою. – Согласились рыскать в отбросах, проверяя затемно ящики перед еженедельным наездом мусорщиков, собирающих все это дерьмо. Дневная смена снабжает нас адресами, где, по их подозрению, происходят сходки букмекеров, а мы копаемся там в мусорных баках.

– Могу говорить всем своим приятелям, что я работаю в ФБР, – пробурчал Ранатти, – во Ф-шивой да Б-лошиной Р-адости.

– Пока что это здорово срабатывало, – сказал Джакович Рою. – Уже в трех местах бочки с мусором оказались набиты списками сделанных ставок. Так что и дневная смена без дела не остается.

– А в благодарность за все я иду домой, воняя не хуже кучи мусора, – сказал Ранатти.

– Как-то ночью мы ковырялись в ящиках, что за рестораном «Рыжий Кот Сэма», – сказал Симеоне, улыбнувшись Джаковичу, – и нашли там голову здоровенного хряка. У этого чертова борова башка была все равно как у льва. Старый Рыжий Кот – тип еще тот, специализируется на негритянской кухне. В общем, мы захватили голову с собой и принесли сюда вот, к Джейку, сунули в его настенный шкаф и пошли по домам. А на следующий вечер явились на работу пораньше, чтобы не прозевать момент, когда он его откроет, да только в тот самый вечер наш новый лейтенантик получает сюда перевод, и никто из нас его еще в глаза не видал. А ему предоставляют шкафчик Джейка.

Он отворяет дверцу и... не говорит ни слова. Ничего! А вслед за ним молчат и остальные. Мы все, как один, уткнулись носом в писанину или в свои ящики и ничегошеньки не сказали!

– Он потом признался мне, что принял это за посвящение в командиры, – произнес Джакович, закурив сигарету и хрипло закашлявшись. – Может, потому и взял нас в оборот.

– Давайте больше о нем не заговаривать. Меня это приводит в уныние, – сказал Гэнт. – Ну что, ребята, готовы накинуться на работу?