Новые времена

– Я не возражаю, – сказал Мадиган. – Только скажи, как его зовут, чтобы я мог с ним поговорить.

– Каждое время года я даю ему новое имя, – сказала Августа. – Но имена эти секретные, знаем их только он и я.

– Однажды я слышал, как ты назвала его Мортимером, – заметил Эрнест.

– Мортимер это второе имя Гая Лэси. – Николас издевательски ухмыльнулся. – Ничего себе имечко для птицы!

Голубь тем временем поудобнее устроился на насесте. Августа подошла к нему и погладила шелковистую спинку.

Пока Мадиган снимал пальто с вешалки, мальчики не сводили с учителя глаз. Но стоило ему перевернуть его, как они увидели, что подкладка взрезана. Мадиган сунул палец внутрь, но там ничего не было. Он приуныл.

– Надо же, вспомнил, – сказал он. – Деньги-то я сам взял на медовый месяц с этой девицей Базби.

– Миссис Люциус Мадиган, – поправил Эрнест.

Мадиган сжал кулаки.

– Сейчас я тебя как отшлепаю! – пригрозил он.

– Она мне пощечину дала, – сказал Эрнест.

– Это запрещено, – сказала Августа. – Если требуется наказание, то его устраивают родители.

– И им нравится его устраивать, – добавил Эрнест.

Мадиган присел на край кровати.

– Мне надо отдохнуть, – сказал он. – Завтра на рассвете поднимаюсь. Нужно уйти до того, как меня обнаружат слуги. – Он по очереди заглянул в каждое детское лицо. – Вас я никогда не забуду. – Голос его дрожал, в глазах стояли слезы. Он откинулся на пуховую перину и тотчас же уснул.

Августа принесла толстое одеяло, которое называлось «стеганое», и укрыла его. Все трое стояли и озабоченно смотрели на учителя. Снаружи ветер хлестал снегом по окнам, окутывая дом глубокой дремотной тишиной, нарушаемой лишь заливистым храпом Люциуса Мадигана.

Августа зашла в свою комнату и достала с наружного, облепленного снегом подоконника четыре бурых плода, с виду похожих на яблоки – коричневых и сильно сморщенных. Дав каждому из братьев по одному, она мягко положила третий плод в изгиб руки спящего.

XIX. Проделки детей Уайтоков

Утром гостя уже не было, и никто в доме, за исключением детей, не знал о его приходе. Даже не осталось следов на снегу – их замело снегом.

Но брошенная жена каким-то образом все же прослышала о том, что супруга видели неподалеку, и по сугробам проложила путь до «Джалны», чтобы расспросить о нем. На ее длинную массивную юбку налип снег до самых колен. Она решительно вошла в комнату, где дети рисовали географические карты.

– Никто не видел моего мужа?

– Он потратил все свои сбережения на медовый месяц, – сказал Эрнест и послюнявил карандаш, которым собирался закрасить Ирландию в зеленый цвет.

Она подошла поближе и нависла над ним.

– Как ты смеешь оскорблять меня? – Ее щеки пылали, злые глаза округлились, зубы торчали изо рта.

– Эрнест не хотел вас оскорбить, – сказала Августа. Ее голова склонилась над картой, черные шелковистые волосы упали на лицо.

– Гасси лишь дала ему бурое яблоко, – сказал Николас. – Но мы даже не знаем, съел он его или нет.

– Съел, съел, – сказал Эрнест. – Я знаю, так как нашел в постели косточки.

– Значит, он здесь ночевал! Когда он ушел? – Разозленная женщина яростно мерила комнату шагами, комья снега падали на пол.

– Мисс Базби… – начал Николас.

– Миссис Мадиган, – поправила она, брызгая слюной и багровея еще больше, если такое вообще было возможно.

– С виду это было маленькое коричневое яблоко, а на самом деле – «мушмула». Их не едят, пока они не станут прелыми.

– Ты сбиваешь миссис Мадиган с толку, – вежливо и с достоинством сказала Августа. – У нас всего одно мушмуловое дерево[29], и плодоносит оно первый год.

– В каждом плоде «мушмулы» пять твердых косточек, – продолжал Эрнест, словно преподавая урок. – Их я и нашел в постели мистера Мадигана. Хотите, покажу?

Вместо ответа она резко развернулась, решительным шагом вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Появившийся Неро, которому она никогда не нравилась, схватил зубами подол ее юбки и проводил до входной двери. Двумя этажами выше дети подбежали к окну, чтобы удостовериться, что она ушла.

Не успела она скрыться за завесой падающего снега, как послышался мелодичный звон бубенцов и появились приехавшие на день раньше Филипп с Аделиной. Дети бросились вниз по лестнице им навстречу. Аделина, блистающая красотой в своих котиковых манто и шляпке, обняла всех троих, а когда принесли малыша, то переключилась на него.

В последующие дни они жили счастливо, и семья была им оплотом в середине зимы. Но безмятежный покой не мог длиться вечно, особенно когда в доме распущенные дети, у которых куча свободного времени.

– Бесстыдная вы троица, – заявила Аделина, глядя на старших детей и прижимая малыша Филиппа к себе, будто свое единственное сокровище. – Если бы у меня в юные годы было так мало здравого смысла, мой папа выставил бы меня за дверь с цыганами кочевать.

– Как здóрово! – обрадовался Николас.

– Почему ты всегда говоришь «мой папа», а не «моя мама»? – поинтересовалась Августа.

– Потому, что я похожа на папу.

Дети задумались об этом, стараясь осмыслить ее слова, но им это не удалось.