Читаем Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций полностью

То, что Юань Мэя не заботила проблема подтверждения «достоверности» описываемых им странных событий и чудесных происшествий, видно также из сравнительно небольшого числа рассказчиков, от имени которых ведется повествование или от которых Юань Мэй слышал об излагаемом им случае. Из 953 произведений повествовательных жанров только в 115 (12,1%) упомянуты рассказчики (у Цзи Юня — 54,4%). Из них: 75 рассказывают по одному разу, 5 — по два, 2 — по три раза, один рассказывает 5 раз и один (сам Юань Мэй) — 19 раз; всего 84 рассказчика (у Цзи Юня — 352).

По социальному статусу и степени близости к автору рассказчиков можно отнести к следующим группам (табл. 3).


Таблица 3


Таким образом, непосредственное отношение к Юань Мэю имеют только 9 из 83 рассказчиков[192].

Существенным является то, что из тех 65 рассказчиков, социальная принадлежность которых известна, 63 принадлежат к кругу чиновников, ученых и литераторов, т. е. к кругу Юань Мэя.

Интересно сопоставить эти данные с социальным составом главных персонажей в рассказах Юань Мэя (табл. 4)[193]. Из 953 сюжетных произведений социальная принадлежность указана в 631 случае; приводимая ниже таблица показывает, что действие большинства рассказов происходит в среде высшего сословия.


Таблица 4

Среди 332 персонажей, принадлежащих к высшему сословию, только 27 имеют непосредственное отношение к Юань Мэю: 11 родственников писателя, пятеро его соучеников, пятеро друзей, три сослуживца, два его экзаменатора и один учитель.

Возвращаясь к вопросу о рассказчиках, отметим, что смена их не отражается пи на языке, ни на тематике рассказов.

Крупные сановники повествуют о тех же сюжетах, что поэты или ученые; сюжеты не дифференцированы по рассказчикам, определенный рассказчик не связан с определенным кругом сюжетов[194]. Так, сановник Ху Цзи-мо (рассказы № 839, 840, 841) повествует о вещем сне, об оборотнях и об удивительном тигре; ученый Чжан Лай (№ 795, 796) рассказывает о духе покойного, просящего помощи у живых, и о том, как нечисть вредит людям; ученый Чжао И-цзи (№ 277, 833, 850, 858, 865) — о чудесном животном, о даосском маге и об удивительном происшествии, о людях, умеющих творить чудеса; литератор Янь Чжан-мин (№ 446, 449, 605) сообщает о стране Черного Тумана (России), о наказании убийцы духом-покровителем местности и о сбывшемся предсказании; ученый Шэнь Юй-тань (№ 669, 670) рассказывает о драконе и о боге грома, которого женщина облила мочой.

Таким образом, можно прийти к выводу, что, как и в ряде других коллекций, рассказчики у Юань Мэя служат для ввода в действие, и этим их роль ограничивается. Функция рассказчика сходна с той, о которой писал Ю. Н. Тынянов: «В разное время в разных национальных литературах замечается тип „рассказа“, где в первых строках выведен рассказчик, далее не играющий никакой сюжетной роли, а рассказ ведется от его имени... Объяснить сюжетную функцию этого рассказчика трудно. Если зачеркнуть первые строки, его рисующие, сюжет не изменится... Думаю, что здесь явление не сюжетного, а жанрового порядка. „Рассказчик“ здесь — ярлык жанра, сигнал жанра „рассказ“ — в известной литературной системе. Эта сигнализация указывает, что жанр, с которым автор соотносит свое произведение, стабилизирован. Поэтому „рассказчик“ здесь жанровый рудимент старого жанра»[195].

Возможно, что введение рассказчиков, установка произведения на «устность» у Юань Мэя, как у многих европейских писателей прошлого, имеют целью снять «официально-казенную форму письменного слова... стать живым человеческим голосом, ведущим непринужденную беседу»[196].

Несмотря на очень незначительное количество рассказчиков, от имени которых повествование ведется более одного раза, можно заметить, что в ряде случаев один и тот же «рассказчик» сообщает два или три следующих друг за другом рассказа, т. е. имя рассказчика служит способом «сцепления» разных рассказов (в № 10-11 — рассказчик Чжао Чжи-юань, в № 369, 370 — рассказчик Ло Пинь, в № 767, 768 — рассказчик Ван Цянь-гуан, в № 669, 670 — Шэнь Юй-тань, в № 839, 840, 841 — Ху Цзи-мо). Иногда эта связь даже подчеркивается Юань Мэем: так, рассказ № 768 начинается словами: «Ван Цянь-гуан еще рассказывал...». В тех случаях, когда рассказы, поданные от имени одного и того же рассказчика, не следуют друг за другом подряд, как, например, рассказы Янь Чжан-мина (№ 446, 449, 605), повторение имен рассказчиков в разных частях коллекции (как и такой прием, когда один и тот же человек является то рассказчиком, то персонажем рассказа) создает эффект «узнавания», связи материала, разбросанного по многим страницам коллекции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники письменности Востока

Самгук саги Т.1. Летописи Силла
Самгук саги Т.1. Летописи Силла

Настоящий том содержит первую часть научного комментированного перевода на русский язык самого раннего из сохранившихся корейских памятников — летописного свода «Исторические записи трех государств» («Самкук саги» / «Самгук саги», 1145 г.), созданного основоположником корейской историографии Ким Бусиком. Памятник охватывает почти тысячелетний период истории Кореи (с I в. до н.э. до IX в.). В первом томе русского издания опубликованы «Летописи Силла» (12 книг), «Послание Ким Бусика вану при подношении Исторических записей трех государств», статья М. Н. Пака «Летописи Силла и вопросы социально-экономической истории Кореи», комментарии, приложения и факсимиле текста на ханмуне, ныне хранящегося в Рукописном отделе Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (М, 1959). Второй том, в который включены «Летописи Когурё», «Летописи Пэкче» и «Хронологические таблицы», был издан в 1995 г. Готовится к печати завершающий том («Описания» и «Биографии»).Публикацией этого тома в 1959 г. открылась научная серия «Памятники литературы народов Востока», впоследствии известная в востоковедческом мире как «Памятники письменности Востока».(Файл без таблиц и оригинального текста)

Ким Бусик

Древневосточная литература
Самгук саги Т.2. Летописи Когурё. Летописи Пэкче
Самгук саги Т.2. Летописи Когурё. Летописи Пэкче

Предлагаемая читателю работа является продолжением публикации самого раннего из сохранившихся памятников корейской историографии — Самгук саги (Самкук саги, «Исторические записи трех государств»), составленного и изданного в 1145 г. придворным историографом государства Коре Ким Бусиком. После выхода в свет в 1959 г. первого тома русского издания этого памятника в серии «Памятники литературы народов Востока» прошло уже тридцать лет — период, который был отмечен значительным ростом научных исследований советских ученых в области корееведения вообще и истории Кореи раннего периода в особенности. Появились не только такие обобщающие труды, как двухтомная коллективная «История Кореи», но и специальные монографии и исследования, посвященные важным проблемам ранней истории Кореи — вопросам этногенеза и этнической истории корейского народа (Р.Ш. Джарылгасиновой и Ю.В. Ионовой), роли археологических источников для понимания древнейшей и древней истории Кореи (академика А.П. Окладникова, Ю.М. Бутина, М.В. Воробьева и др.), проблемам мифологии и духовной культуры ранней Кореи (Л.Р. Концевича, М.И. Никитиной и А.Ф. Троцевич), а также истории искусства (О.Н. Глухаревой) и т.д. Хотелось бы думать, что начало публикации на русском языке основного письменного источника по ранней истории Кореи — Самгук саги Ким Бусика — в какой-то степени способствовало возникновению интереса и внимания к проблемам истории Кореи этого периода.(Файл без таблиц и оригинального текста)

Ким Бусик

Древневосточная литература

Похожие книги

История Железной империи
История Железной империи

В книге впервые публикуется русский перевод маньчжурского варианта династийной хроники «Ляо ши» — «Дайляо гуруни судури» — результат многолетней работы специальной комиссии при дворе последнего государя монгольской династии Юань Тогон-Темура. «История Великой империи Ляо» — фундаментальный источник по средневековой истории народов Дальнего Востока, Центральной и Средней Азии, который перевела и снабдила комментариями Л. В. Тюрюмина. Это более чем трехвековое (307 лет) жизнеописание четырнадцати киданьских ханов, начиная с «высочайшего» Тайцзу династии Великая Ляо и до последнего представителя поколения Елюй Даши династии Западная Ляо. Издание включает также историко-культурные очерки «Западные кидани» и «Краткий очерк истории изучения киданей» Г. Г. Пикова и В. Е. Ларичева. Не менее интересную часть тома составляют впервые публикуемые труды русских востоковедов XIX в. — М. Н. Суровцова и М. Д. Храповицкого, а также посвященные им биографический очерк Г. Г. Пикова. «О владычестве киданей в Средней Азии» М. Н. Суровцова — это первое в русском востоковедении монографическое исследование по истории киданей. «Записки о народе Ляо» М. Д. Храповицкого освещают основополагающие и дискуссионные вопросы ранней истории киданей.

Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

Древневосточная литература
Тысяча и одна ночь. Том XIII
Тысяча и одна ночь. Том XIII

Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш.«1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные.Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира.В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.

Автор Неизвестен -- Древневосточная литература , Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

Древневосточная литература