Новый год в октябре

Дома, в окружении привычного и скучного, он разозлился на себя, расценив внезапное свое возвращение как дурацкую, ничем не оправданную прихоть.

— Псих, — цедил он, — И с чего завелся? Ненормальный… Комплекс неудовлетворенности. В будни подавай ему праздники, в праздники — будни… чудик.

Походив по квартире, включил телевизор. На экране показалась эстрада; на ней топтался квартет прилизанных молодых людей, блаживших что-то там про тайгу, которую наверняка в глаза не видели. Это была первая программа. По остальным же крутили какую-то дичь. Телевизор пришлось выключить, хотя лучшего помощника убить время найти было трудно. Оставалось слоняться из угла в угол, раздумывая, что бы такое предпринять. Наконец сел за письменный стол. Лампа, ручка, бумага так и подмывали что-нибудь написать. Фабула, носила характер лирический: Он и Она увидели друг друга, поняли, что каждый — судьба другого, кинулись навстречу, но наткнулись на бесчувственные стекла вагонов. И два поезда, тронувшись с места, унесли в разные стороны навек разбитые сердца. Однако, несмотря на ясность содержания, гораздо сложнее обстояло с формой. Проблема рифмы сменялась проблемой размера; обретая размер, он впадал в многословие, и из-под пера лезла какая-то чушь… В итоге, когда часы отщелкали пять вечера и мусорное ведро до половины заполнила исписанная бумага, он понял, что поэтическое творчество — занятие довольно нудное, трудоемкое, а что касается стихов о любви — то и требующее определенного вдохновения; а откуда его взять? И тут недалекая ассоциация привела его к Ирине…

Прошин взял записную книжку, затем отложил ее… Номер телефона вспомнился сам собой — отчетливо, как и был записан, представился этот номер перед глазами…

Длинные, длинные гудки.

— Здравствуйте, Ира. Это Алексей.

Она молчала.

— Ира, мне необходимо встретиться с вами.

— Знаете… — Это «знаете» у нее получилось резко, но только вначале; в конце слова голос смягчился, и продолжала она вынужденно мягко и соболезнующе: — Сегодня я, к сожалению, занята. В нашем кинотеатре хороший фильм и… Ну, я уже приглашена.

— Я понимаю, — сказал Прошин. — Но, может, после фильма?

— Ну, давайте… Подъезжайте часам к десяти. Я как раз пойду выгуливать собаку…

Прошин посмотрел в зеркало. Там косенько улыбнулись и покачали головой.

— Хорошо, — согласился он, большим усилием подавив раздражение. — К десяти я… — Он еще не договорил, когда она повесила трубку, приведя его этим в бешенство.

— Собаку! — сказал он с горчайшей улыбкой.

Потом заставил себя успокоиться. В конце концов кто он для нее? Нелепый, назойливый тип… Да и что привлекло-то его в ней?! И тут дошло — схожесть с Олей, бывшей женой. Схожесть неуловимая, загадочная, и чувствовать ее было дано только ему одному, искавшему ту, что когда-то любил и утратил, в других женщинах. Но Ира… нет, это не нахождение утерянного, лишь осознание его… И ехать на какое-либо свидание он уже не собирался. Единственное, что безотчетно желал, — увидеть ее еще раз, пусть издалека, украдкой, но увидеть, потому что она была дорога ему за необъяснимое чувство, называемое любовью, или за напоминание об этом чувстве — все равно…. Он должен был как-то проститься с ней.

…Машину он оставил в переулке, неподалеку от кинотеатра, и встал в отдалении, наблюдая за входом. К вечеру мороз усилился. Холод лез в рукава, за шиворот, костенели ноги… Ее не было. Может, не тот сеанс? Или вообще не тот кинотеатр?.. Нет, все верно. Вот прошелся ее обожатель. Те же голубые штанишки, тонкие ножки, патлы… Этот стереотип столичного хипповатого мальчика был Прошину хорошо знаком и сравнительно ясен за тем исключением, как может красивая и, главное, неглупая женщина относиться с симпатией к этакому хлыщу. Как его? Ах, да. Боря.

Боря, составляющий в некотором роде загадку, снова прошел мимо, и до Прошина донеслось его сдавленное изречение относительно климата Центральной Европы. Боря тоже порядком замерз.

Между тем толпа у кинотеатра начала редеть… Ирины по-прежнему не было. Прошин взглянул на Борю. Теперь это был основной ориентир. Взглянул… и насторожился. Тот стоял в тени, у пустых лотков, в окружении двух неизвестных. Что-то неблагополучное было в этих неизвестных — и по тому, как пьяно они покачивались, как заслоняли Борю, — растерянно, словно ищя поддержки, крутившего головой…

— Ну, извините! — донесся до Прошина дрожащий тенорок его соперника по делам сердечным. — Я же нечаянно! Ну, плюнул…

— Не гони фуфло! Ты… тут, сука, на улице, как верблюд, сука… — изрекла одна фигура с длинными обезьяньими ручищами, одетая в тулуп.

— Я попрошу… — с надрывом произнес Боря.

Прошин, заинтересованный, подошел ближе. Теперь перед ним была огромная спина того, кто, загородив Борю, выяснял с ним отношения. Слева стоял другой — гражданин лет сорока с бурым жеваным лицом, в заношенной ушанке; обвислая куртка, грязный мохеровый шарф, обмотанный вокруг шеи… С пьяным добродушием он наблюдал за развитием событий. Пьян же он был, судя по всему, смертельно. Раскрытый рот, золотые коронки, мертвая улыбочка, остановившиеся глаза…