Новый год в октябре

Прошин присел в уголке и. отстранившись от шума застолья, задумался о докторской. Не блажь ли это? Не трата ли времени? Одно дело, когда ты занят наукой и подобный шаг необходим в закреплении за собой определенного этапа изысканий, но какие к черту изыскания у него?… Деньги? Мотив. Но – вторичный. Лезть выше? Зачем? К чему менять свободу передвижения ферзя на символическое величие короля, ковыляющего с клеточки на клеточку и отвечающего за всю игру? Будет власть, кресло, большая зарплата, но будет и ответственность, уйма работы… А с другой стороны, король – фигура статическая, он не ферзь, что по проклятью своего положения блуждает по доске, натыкаясь на фигуры и фигурки и мешая им, стремящимся к удобной личной клеточке и больше того – тоже подчас желающих передвинуться… А потому фигурки дорого готовы заплатить за свержение шагающего через все поле. А он к тому же ни за белых, ни за черный, он некий третий ферзь – без войска, без жажды победить, с одной лишь мечтой – ходить куда возжелается. А такого сразят. И его спасение – превратиться в короля, отвечающего за игру либо белых, либо черных.

Прошин взглянул на собрание. Закипал какой–то диспут, на этот раз с участием Навашина, математика лаборатории.

– Человечеству повезло, – говорил тот, – именно повезло, что идеи и нормы поведения в процессе его развития получились различными. Борьба за правильность той или иной категории, за принятие ее как догмы заполняет подспудную неосознанность себя в этом мире. Человек не хочет прожить жизнь даром и потому бьется за свои или же чужие идеи, чтобы отогнать от себя страх за бесцельное существование. Он отгоняет этот страх опять–таки неосознанно, по велению инстинкта морального самосохранения, не менее сильного чем инстинкт самосохранения физического; инстинкт самосохранения морального – это и иммунитет против мыслей о неминуемой смерти. И люди, потерявшие его, те, в который вселились мысли–микробы о неизбежной бренности и бесполезности их дел, умирают. Сначала морально, потом физически.

– Все эти умные разговоры. – сказал Лукьянов. – кончаются одним и тем же вопросом: зачем мы живем?

– Ну, – сказал Авдеев. – и в самом деле, какого рожна?

– А ты не в курсе? – Лукьянов, жмурясь, поглаживал теплые батареи под окном. – Чтобы строить культурнейшее общество, развивать науку… Чтобы, наконец, проложить дорогу новому поколению, чьи косточки выложат следующие километры дороги.

– Дорога может никуда не вести, – сказал Навашин.