Новый год в октябре

– А между прочим… – начал Чукавин, но договорить ему не дали.

– Все, братцы, – внятно объявил Лукьянов, постучав пальцем по стеклу часов. – Привал закончен. Дорога зовет.

Все, как по команде, повскакивали с мест и, стряхивая с себя крошки, загремели пустыми тарелками и чашками.

Роман отошел к своему столу, заваленному перфолентами, и, шевеля губами, застыл над ними в озабоченной позе. Округлые бугорки лопаток маленькими крылышками выпирали из–под свитера на его сутулой спине.

«А все–таки он с сумасшедшинкой, – снисходительно и грустно размышлял Прошин, в какой уже раз преисполняясь симпатии к этому человеку. – Чудило. И что ему надо? Найти формулу, за которой увидит Бога или лицо мироздания?»

– Алексей Вячеславович, - донесся до него заискивающий голосок Ванечки. – У вас тут столовка есть? Пожрать бы… А то чай этот с философией вприкуску… Живот подвело!

Ванечка преданно смотрел на него, хлопая редкими белесыми ресницами.

- Поступай в пищевой! – убежденно посоветовал Прошин. – Столовка – из подъезда – налево!

* * *

К Бегунову он заглянул под вечер, но неудачно: у директора сидел заместитель министра Антонов, дверь кабинета бдительно охранялось секретарем, и Прошину указали на кресло.

Пришлось ждать.

Сначала он нервничал, кляня высокопоставленное препятствие, потом успокоился, придвинул кресло к батарее, уселся, упершись локтем в низкий подоконник, заставленный горшочками с какой–то непривлекательной растительностью, закурил и, глядя на сгущающиеся за окном сумерки, погрузился в опустошенное оцепенение.

В «предбаннике» звенели телефоны, шла возня с бумагами, дробно и сухо, как швейная машинка, стрекотал телетайп…

И вдруг – взрыв тишины. Торжественной и напряженной, какая обычно предшествует взрыву бомбы. Главная дверь НИИ отворилась, и появился Антонов. Точнее, его живот. А уж затем пегие седины, очки в золотой оправе, дородное, суровое лицо…

– Наконец–то, – отчетливо, с ленцой вырвалось у Прошина. – Наговорились. Бонзы.

Голова Антонова медленно повернулась в его сторону.

– Простите, – осведомился тот с грозной иронией. – Я отнял у вас время?

– Было дело, – рассеянно кивнул Прошин, отыскивая глазами пепельницу.

Бросить окурок в горшочек с казенной флорой, куда до того стряхивал пепел, было неудобно.

На лице Антонова явственно проступило удивление с первыми признаками нарождающегося гнева.

– Вы тут работаете? – спросил он, глядя на Прошина, как психиатр на пациента – с каким–то сочувственным презрением.