Новый год в октябре

– На здоровье. Только смени тон. Я хамов не выношу. Сам хам. Так вот. Сделаешь расчетики с помощью лаборатории, затем – пожалуйста! – разрабатывай приемник со своей лотерейной частотой и становись академиком.

– Но уйдет год… Год вхолостую!

– Уйдет не год. – Прошин загибал пальцы: – Январь, февраль, март, апрель… Четыре месяца. Только четыре, не больше!

– Но это же… – сник инженер. – Это же придется вкалывать, не разгибая спины. И всех обмануть…

Ай–яй–яй, – посочувствовал Прошин. – Какая трагедия! Я понимаю, старик, но не вижу выхода. А потом, что такое четыре месяца? Дальше– то – король! – Он разлил остатки водки по рюмкам.– Дальше докажешь всем, кто ты есть, а есть ты талантливейший человек! Наташке докажешь…

– Да как ей докажешь? – беспомощно сказал Авдеев.

– Умом! – стукнул кулаком по столу Прошин, веселясь в душе. – Открытием своим! Но поспеши, Коля, поспеши. Четыре месяца тебе даю, большего, к сожалению, не могу. По рукам?

– По рукам и по ладоням, – задумчиво проговорил Авдеев. – Ладно! Черт с тобой!

– Ну, ни фига себе! – оскорбился Прошин. – За него переживаешь, а он тут выкобенивается, фрукт! «Черт с тобой!» Это с тобой… Не надо никаких расчетов. Сам выпутывайся. Катись отсюда!

– Леш, ты чего? – перепугался Коля. – Я ж в шутку…

– В шутку… – обиженно продолжал Прошин, принося с кухни жареные шампиньоны. – Шутник нашелся! Да! – Спохватился он. – Глинскому о расчетах – ни–ни! Узнает – всему хана! Он в курсе, кому из начальства они нужны, и все сумеет увязать. А если поднимется вой, я буду бессилен.

Авдеев понимающе закивал, вытирая рукавом бледное лицо.

– Что с тобой? – испытывая внезапную жалость, спросил Прошин.

– Да… сердце… пройдет сейчас…

В лице Авдеева было что–то трогательное, детское, до боли знакомое… И тут Прошин вспомнил: однажды он несправедливо ударил сына, и у того было такое же выражение лица – непонимающее, растерянное…

– Коля, – сказал он, отвернувшись. – Я обещаю… Твой анализатор будет… сделан. Во что бы то ни стало. Я обещаю.

* * *

Прошин вошел в лабораторию, кинул всем «здрасьте», поклонился и – замер в недоумении.

Вокруг Ванечки и Лукьянова толпился народ. В руках Лукьянова Алексей увидел бандитскую «финку» с разноцветной наборной рукояткой.