Итак, он готовился встретить Новый год в компании Второго, относящегося к его затее равнодушно–положительно. Но вечером раздался телефонный звонок. Звонил школьный приятель Валера Успенский – ныне популярный артист кино и театра. Валера также приглашал… И Прошин внезапно для себя согласился.
«Наклюкаюсь», – решил он и, прихватив Второго, поехал.
Дорога к дому Валеры лежала долгая и муторная. До метро Прошин решил пройтись пешком, к тому же пробиться в троллейбус было невозможно: народ гроздьями висел на подножках.
Метро тоже было переполнено. Прошин едва влез в вагон, прижимая к груди портфель с бутылками. Он проклинал все на свете. Однако постепенно озлобление сменилось у него мрачным философским спокойствием, и, пристроившись в уголке возле двери вагона, он угрюмо разглядывал публику, размышляя:
«Надо же… Вся эта масса людская – будущее кладбище. Пройдет каких–нибудь лет шестьдесят – и…» Он представил скелеты, висящие на поручнях, тряся черепами, спорящие об освободившемся месте, читающие газеты, и усмехнулся. Но усмешка не очень–то и получилась: в плане конечной перспективы он мало чем отличался как от тех, кто ехал сейчас рядом с ним, так и вообще от всего прошлого и настоящего населения планеты.
Напор бодрой толпы вынес его на платформу. Пуговицы на пальто – как ни бывало, на портфеле – царапина. Пока он с тоскливой растерянностью оценивал ущерб, его оттеснили от выхода. Двери шипели, не в состоянии захлопнуться. Желающих было много.
– Осторожно, двери закрываются, – сказал динамик приятным, записанным на пленку голосом.
В вагон, выдергивая застрявшую между чьими–то животами сумку, протиснулась женщина. Прошин, решивший подождать следующий поезд и вставший поэтому поодаль, с изумлением признал в ней Ирину. Знак судьбы…
– Граждане, – сказал динамик грозно, – отпустите двери! – Это был уже голос машиниста.
Алексей ожесточенно заработал локтями. Он был обязан попасть в этот вагон! Неслась ругань. Под шумок кто–то основательно пихнул его кулаком под ребра. В створки дверей вцепился, раздвигая их, изрядно подвыпивший дядя. Прошин напирал на него сзади, помогая. Но дядя передумал.
– А ну… к черту! – сказал он и убрал руки.