Новый год в октябре

- Вот, - сказал Лукьянов сердито. – Ваш протеже развлекается. – И протянул ему нож с оплавленным на конце лезвием. – Поставил к стене фанерку, и стал метать в нее ножичек… Ну, и угодил в силовой кабель, что рядом... В результате – короткое замыкание и небольшой пожарчик… - Он указал на обугленный угол притиснутого к стене стенда.

- А зачем… метал? – растерянно спросил Прошин.

- Вы рационалист, - вздохнул Лукьянов. – Я же говорю6 развлекалось дитя…

- Ну-ка, - сказал Прошин собравшимся, и все торопливо начали расходиться.

Вскоре остались трое: Лукьянов, Прошин и виновник суматохи, постепенно оправляющийся от потрясения.

- Мне не нравится ваше поведение, Иван, - произнес Лукьянов, глядя на Прошина. – Удираете раньше времени с работы, делать ничего не делаете, и не хотите учиться что-либо делать! Филоните… Чукавин уже воет от вас! А сегодня? И потом – почему вы носите с собой оружие?

- Я нечаянно… - молвил Ванечка.

- Надо дать сотруднику много работы, - предложил Прошин. – Найдите ему много работы, уважаемый сотоварищ Лукьянов. Праздная голова – мастерская дьявола. – Он повертел «финку» в руках, а затем, приложив ее к плинтусу, переломил каблуком лезвие.

- Эй! – взвизгнул Ваня, бросаясь на Прошина. – Ты… сволочи… права не имеете! Личная собственность! Я жаловаться…

- Чего? – презрительно спросил Прошин.

И тут произошло то, чего Ваня Лямзин и предположить не смел. Его высококультурный шеф, свободно владеющий тремя иностранными языками, выдал столь мощные нецензурные определения в его адрес, каковых Ване не доводилось слышать даже от своего приятеля Кольки-Миллиметра, великого авторитета в данной области, в очередной раз недавно вернувшегося из колонии. После Ваня почувствовал оглушающий тычок в лоб, нанесенный тыльной стороной ладони, и в следующий миг, уже затылком, - стену, по которой сполз в кратком беспамятстве.

- Ну, сявка, к кому жаловаться попрешь? – донесся вопрос нового, неизвестного доселе Прошина.

Нет, Ванечка никуда не хотел идти жаловаться. И даже не сожалел о сломанной «финке», обменянной у одного барыги за старую икону, которую стибрил у бабки. В настоящем он испытывал одно: безусловное уважение к своему начальнику. Настолько огромное, что боялся пошевелить языком.

- Н-да, - сказал Лукьянов, помаргивая. – вы уж больше не надо так, Ваня.

- Я ж нечаянно, - повторил Ваня бескислородно, поднимаясь с пола.

- Тебе здесь скучно? – лениво осведомился Прошин.

Ванечка кряхтел и молчал.

- Ну, чем хочешь заняться? Расскажи, мы посодействуем… Или не устраивает тебя что-то?