Новый год в октябре.

Про погоду, как полагается в светском обществе, мы… обсудили. Итак. Для начала хочу заметить о себе как о человеке практического склада ума. Это, уверяю, неплохая черта характера, и во многом благодаря ей я доктор наук, заместитель директора и те де. М-да.

Так вот. Меня всегда интересовал ваш институт. Прекрасный институт! Широкие международные связи, чего не сказать о нас… Специфика! - Он вздохнул. - Многих ваших я знаю. Но мне хотелось бы подружиться , ну…

– Со мной, например, - подсказал Прошин.

– Да, - кивнул Поляков. - Где-то так…

– Подружились, например, - продолжил Прошин.

– И хватит, - откликнулся Поляков. - На первый раз. А на следующей недельке жду вас у себя. Хлопнем по рюмашке, поговорим…

– Опять о социальном зле?

– Ну, а чего… О диссертации вашей, если хотите. Трудности у вас есть?

– Есть. Над диссертацией нет руководителя, в диссертации нет идеи.

– А Бегунов? - Поляков ковырял спичкой в зубах.

– А Бегунов — честный человек.

– Но у него должен существовать заряд либеральности по отношению к своему сыну хотя бы?

– Заряд уже выстрелил. - Прошин сложил пальцы «пистолетиком» и надул щеки.

– Это плохо, парень… Кстати, давай на «ты»… - Спичка соскользнула, переломилась о десну, и Поляков зашипел от боли.

– Давайте на «ты», согласился Прошин.

– Значит, на следующей недельке?

– А если попозже?

– Жду звонка, - Поляков страдальчески причмокивая, вытащил из бумажника карточку. - Мои координаты.

Прошин, не глядя сунул бумажку в карман. Затем встал, выглянул в коридор… Гости уже целовались, запаковываясь в шубы.

– Народ разбегается, - сказал Прошин, не оборачиваясь. - Пора и нам… Вас подвести, сэр?

– А… у тебя машина есть? Какая?

– Скромного черного цвета, - сказал Прошин. - Называется ГАЗ-24, «Волга». Ну, подвезти?

– Я своим ходом… - Поляков застенчиво улыбнулся. - Я тоже машиной… Беленькой, правда. Но названия схожи - «Вольво».

* * *

Иногда одиночество было невыносимо, оно угнетало Прошина, как головная боль, но порой, преодолев скуку, он вдруг начинал испытывать горькую, торжественную сладость своей отделенности от мира людей, похожую на смутное приближение к мудрости. Втакие минуты ему казалось, что по-настоящему познать людей можно лишь вдалеки от них, от их веселий и застлья, наедине с собой припоминая лица, слова, поступки и постепенно, будто кусочек за кусочком очищая икону от черных, непроглядных слоев, открывать характеры, оголять чувства, постигать тайный смысл человека — его души, его жизни. Но это было не часто.

Обычно ему безвольно желалось общения, и тогда, завалившись на тахту, он названивал всем знакомым подряд, что было глупо, но помогало; как, впрочем, и телевизор.

Он уже взял записную книжку, готовясь приступить к безрадостной процедуре «обзвона», но отложил шпаргалку… Номер телефона вспомнился сам собой — отчетливо, как и был записан, представился этот номер перед глазами…

Длинные, длинные гудки.

– Здравствуйте, Ира. Это Алексей.

Она молчала.

– Ира, мне необходимо встретиться с вами.

– Знаете… - Это «знаете» у нее получилось резко, но только вначале; в конце слова голос смягчился, и, продолжала она вынужденно мягко и соболезнующе: - Сегодня я, к сожалению, занята. В нашем кинотеатре хороший фильм и… Ну, я уже приглашена.

– Я понимаю, - сказал Прошин. - Но, может, после фильма?

– Ну, давайте… Подъезжайте часам к десяти. Я как раз пойду выгуливать собаку…

Прошин посмотрел в зеркало. Там косенько улыбнулись и покачали головой.

– Хорошо, - согласился он, болшим усилием подавив раздражение. К десяти я… - Он еще не договорил, когда она повесила трубку, приведя его этим в бешенство.

– Собаку! - сказал он с горчайшей улыбкой.

Потом заставил себя успокоиться. В конце концов кто он для нее? Нелепый, назойливый тип… Да и что привлекла- то его в ней?! И тут дошло — схожесть с Олей, бывшей женой.

Схожесть неуловимая, загадочная, и чувствовать ее было дано только ему одному, искавшему ту, что когда-то любил и утратил в обмен на одиночество, в других женщинах. Но Ира… нет, это не нахождение утерянного, лишь осознание его… И ехать на какое- либо свидание он уже не собирался. Единственное, что безотчетно желал, - увидеть ее еще раз, пусть издалека, украдкой, но увидеть, потому что она была дорога ему за необъяснимое чувство, называемое любовью, или за напоминание об этом чувстве — все равно…. Он должен был как-то проститься с ней.

… Машину он оставил в переулке, неподалеку от кинотеатра и встал в отдалении, наблюдая за входом. К вечеру мороз усилился. Холод лез в рукава, за шиворот, костенели ноги… Ее не было. Может, не тот сеанс? Или вообще не тот кинотеатр?.. Нет, все верно. Вот прошелся ее обожатель. Те же голубые штанишки, тонкие ножки, патлы… Этот стереотип столичного хиппового мальчика был Прошину хорошо знаком и сравнительно ясен за тем исключением: как может красивая и, главное неглупая женщина относиться с симпатией к этакому хлыщу.

Как его? Ах, да. Боря.

Боря, составляющий в некотором роде загадку, снова прошел мимо, и до Прошина донеслось его сдавленное изречение относительно климата центральной Европы. Боря тоже порядком замерз.