...не как советский героизм, а как советский стоицизм (причем стоицизм именно советский, а не
под-советский, как у Ахматовой). И, прочтя/перечтя, вернемся к “Уткоречи”. На моего коллегу Юрия Кублановского антология произвела самое мрачное впечатление (“Странная книга: в ней задыхаешься, гибнешь — какое чувство юмора ни имей”), а по мне, книга получилась смешная, как и предполагалось составителем: “Разумеется, „всему этому” присущ непередаваемый комизм. Имманентным свойством комизма является узнаваемость, поэтому в любой масштабной вторичности присутствует элемент пародии. <...> Но, осознавая этот комизм (а эмоциональным результатом сознания комизма является смех), следует учитывать, что смех этот есть прежде всего смех над самим собой, собственной безнадежно испорченной судьбой”. Ну, смешно. На дворе уже 2002 год, мы уже читали Дмитрия А. Пригова. (Кстати, антология иллюстрирована советскими политическими плакатами, которые в ее специфическом контексте смотрятся именно по-приговски.) Очень плохие стихи и сами по себе смешны. Ну, плохие2.Как будто это что-то доказывает. Тут — ошибка составителя, ошибка методологическая (и биографически детерминированная — 500 — 600 именно таких книг с отцовских полок). Некогда, полемизируя с Виктором Ерофеевым, только что справившим тогда поминки по советской литературе, я высказался примерно так: для того, чтобы писать дурные, бесталанные, лживые, подлые и проч. книги, не обязательно быть советским писателем. Поэтому и “Уткоречь” на самом деле ничего не проясняет, а только запутывает. Послесловие Валентина Курбатова, так не понравившееся Кублановскому, в этом смысле на месте, оно хотя бы отчасти не вполне удовлетворительно, но восполняет неполноту картины. А неполнота вот в чем: в концентрированном миреуткоречижить не то что плохо, а попростуневозможно(Кублановский тут прав — задыхаешься), однако в реальном советском мире жить было, как показывает опыт,возможно. За счет чего — возможно? Не только ведь потому, что, по известному выражению, ко всему-то подлец-человек привыкает...