Новый Мир ( № 8 2002)

Впрочем, не освещая европейского контекста полемики, Гуковский подробнейшим образом описывает ее развитие. И тогда становится понятным снисходительное замечание Сумарокова 1774 года: “Мне уже прискучилось слышати всегдашние о г. Ломоносове и о себе рассуждения”. Однако “слышати” приходилось еще долго — если и не Сумарокову (он умер в 1777 году), то его младшим современникам, русскому читателю конца XVIII — начала XIX века. Кроме многочисленных эпиграмм, пародий и критических статей, появляются и такие тексты, как “Разговор в царстве мертвых Ломоносова и Сумарокова” Федора Карина (по свидетельству современника — Н. Е. Струйского). Примечательно, какое влияние приобретали эти “рассуждения” — вряд ли “законодатель российского Парнаса”, часто указывающий в эпиграммах на Ломоносова на его чрезмерные возлияния, мог предугадать, что его младший современник, Семен Бобров, которого в начале XIX века сравнивали с Ломоносовым, будет упрекаем в том, что “пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться”, и не в том дело, что “покойник и вправду выпить любил”, а в укорененной литературной схеме.

Со смертью Ломоносова в 1765 году борьба “литературных направлений” отнюдь не заканчивается. Напротив, все только начинается. “Усвоив систему Сумарокова, они (ученики поэта. —Ф. Д.) принялись за самостоятельное продолжение его труда”, — пишет Гуковский и, следуя своей любимой мысли о взаимодействии различных культурных пластов, замечает: “Рядом с элементами нового крепко держится и старое, составляющее фон, в который вплетаются новые штрихи”. Однако в 1766 году в литературе появляется человек, творчество которого сложно определить как просто “новый штрих” в сумароковском направлении. Речь идет о Василии Петрове, “попытавшемся сказать новое слово, отчасти напомнившее Ломоносова”. К сожалению, Гуковский не слишком подробно говорит об этом поэте, чье творчество представляет собой сложный сплав и ломоносовской (прежде всего), и сумароковской традиций. Вот уж когда “верьхи Парнасски возстенали” и литературная полемика разгорелась почти с прежней силой. Впрочем, Гуковский, стремясь четче выстроить свою картину литературного развития, отказывается от “ряда существенных моментов”. Дело в том, что главное уже сказано им: “...школе Сумарокова принадлежала руководящая роль в развитии русской литературы ближайших годов и даже десятилетий”.