Новый Мир ( № 8 2002)

Ржевский интересен Гуковскому прежде всего как ярчайший представитель “сумароковского направления” (ср. письмо Ржевского Сумарокову: “Я вас начал почитать почти с рабячества (sic!), я видел ваши ласки ко мне с тех же пор”), наравне с Херасковым наиболее полно выразивший “смысл и содержание изменений” в литературной системе Сумарокова. И статья о Ржевском — о том, как из “среды сумароковского направления выросло его отрицание”, как “[п]оэзию простоты сменяла поэзия искусственности”. Ржевский “создал поэзию изящного ухищрения, сознательной, подчеркнутой игры, он обнажил перед читателем закулисную механику поэзии, он снова стал эквилибрировать на канате, в то время как Сумароков хотел убедить публику, что он ходит по земле”. Кажется, эти слова и републикация всего очерка о Ржевском в очередной раз доказывают необходимость нового достойного комментированного издания творческого наследия этого канатоходца в поэзии, а то, что “Чертами многими нам Ржевский показал, / Что он к словесности похвальну страсть питал: / Он вкусом, знанием и слогом в ней блистал; / И если б звание его не скрыло пышно, / В писателях его бы имя было слышно”, — нам объяснил еще в 1807 году Александр Палицын в “Послании к Привете...”.

Впрочем, обращаясь в следующем очерке “Русской поэзии XVIII века” к творчеству Г. Р. Державина, говоря об авторе, который, казалось бы, совсем не нуждается в представлении (так, уже в 1883 году вышел последний — справочный — том превосходного академического издания сочинений поэта, подготовленного Я. К. Гротом), Гуковский предлагает нечто новое. Вопреки установившейся научной традиции, Гуковский прямо указывает на “явственные следы последовательного подражания Сумарокову”, на то, что, “как ни велико было почтение молодого Державина к Ломоносову”, он все же по молодости принадлежал прежде всего к “сумароковскому направлению”, и на разнообразие литературных традиций, “разнородных элементов”, которые усваивает поэт и “вольное обращение” с которыми привело к знаменитому разрушению жанровой системы. И в конце главы о Державине, а значит, в финале книги “Русская поэзия XVIII века”, Гуковский делает вывод, сводящий все ранее высказанные соображения воедино: “Таким образом, творчество Державина, вытекая из всего хода развития поэзии с 40-х по 70-е годы, подводя итоги этому развитию, привело к созданию новых формаций и явилось началом новой эры в истории русской поэзии”.