Ноздря в ноздрю

Мы поболтали еще с дюжиной зрителей, и все они слышали о Питере Комарове, хотя никто не го­ворил о нем столь же уверенно, как наш знакомец с трибуны.

—  Для игры он скорее минус, чем плюс, — заме­тил один мужчина. — Я думаю, его влияние слиш­ком велико.

—  Как так? — спросил я его.

—  Он не только продает лошадей, но и отдает их в аренду, особенно лучшим игрокам. А это означает, что лучшие игроки зависят от него. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять, что это благодатная среда для коррупции.

—  Но едва ли призовые в поло столь велики.

—  Может, пока и невелики, но они постоянно растут. И на матчи в поло принимают все больше с тавок. Деньги можно ставить и на букмекерских сайтах. Кто знает, какие деньги ставятся на наши матчи в других странах, скажем, в той же России? Я думаю, без его денег нам было бы гораздо лучше.

—  Так он вкладывает деньги и в игру? — спро­сил я.

—  Гораздо меньше тех, что получает.

Никто не слышал ни о Ролфе Шумане, ни о Гасе Уитни, но меня это не волновало. Я получил исчер­пывающую информацию о мистере Комарове, а больше всего меня порадовала официантка клуба, которая также обслуживала гостей Королевской ло­жи. Она уверенно заявила, что и Петр Комаров, и его жена Татьяна были вегетарианцами.

* * *

—  Чего ты такой возбужденный? — спросила Ка­ролина, когда мы стояли на платформе, дожидаясь обратного поезда в Лондон. — Если не считать пер­спективы провести со мной еще одну ночь?

—  Ты слышала, что сказала официантка? — спросил я.

—   Насчет того, что Комаровы — вегетарианцы? А что тут такого удивительного?

—  Это означает, что они не отравились, даже ес­ли и присутствовали на званом обеде на ипподроме. Видишь ли, я практически уверен, что яд подсыпали в соус для курятины.

—  И что?

—  Они не появились в ложе «Делафилд» в суббо­ту, хотя их там ждали. И они не могли пропустить ленч по причине недомогания, вызванного отравле­нием, потому что, в отличие от других гостей, отсут­ствующих на ленче, на пятничном обеде не отрави­лись. Так почему они не пришли? Потому что знали о бомбе и готовящемся взрыве?

—  Подожди, подожди, — остановила меня Каро­лина. — Очень уж ты спешишь с выводами, особен­но если учесть, что раньше ты придерживался дру­гой версии. Мол, отравление служило для того, что­бы кто-то мог не прийти на субботний ленч под благовидным предлогом. А теперь ты говоришь, что организатор взрыва не отравился вовсе, но все равно не пришел.

Разумеется, правота была на ее стороне. Все только еще больше запуталось.

—   Но, допустим, бомбист не хотел, чтобы на ленч пришел кто-то еще. Такое тоже могло быть, — возразил я.

—  Тебе нужно нечто большее, чем «допустим», — резонно указала Каролина. — Допустим, бомба все-таки предназначалась арабскому принцу. Ты должен выложить аргументы, которые прозвучат более весо­мо, чем «допустим».

Подошел наш поезд. В вагоне мы оказались в окружении подростков, которые возвращались из парка развлечений. Все пребывали в превосходном настроении, смеялись и кричали во все горло, опи­сывая свои впечатления от аттракционов.

Каролина наклонилась ко мне.

—  Я хочу, чтобы у нас было много детей.

—  Как-то это все неожиданно, — ответил я. — Мы еще не живем вместе. А ты уже хочешь детей?

Вместо ответа она прижалась ко мне и начала напевать какую-то мелодию. Едва ли «Нимрода» Эдуарда Элгара.

* * *

Я готовил обед в бело-хромовой кухне Кароли­ны, а она в это время играла для меня. Мы загляну­ли в супермаркет около станции «Ватерлоо», чтобы купить необходимые ингредиенты и бутылку вина. Я остановил свой выбор на бефстроганове, тогда как Каролина — на «Концерте для скрипки в соль-мажоре» Баха, своем любимом произведении. Она бы­ла права. На альте «Концерт» звучал потрясающе.

—  Ты будешь играть его в «Кадогэн-Холл»? — спросил я.

—  Нет, к сожалению, нет, — ответила она. — На концерте я могу сыграть это произведение только на скрипке.

—  Но ты наверняка играешь и на скрипке.

—  Да, играю, — кивнула Каролина. — Но не хо­чу. Я — альтистка, не скрипачка, и это мой выбор. Скрипки так дребезжат в сравнении с альтом. Боль­шая часть оркестрантов думают, что альтисты — не­удавшиеся скрипачи, но это неправда. Все равно что сказать, будто тромбонисты — неудавшиеся трубачи, а флейтисты — неудавшиеся гобоисты.

—  Все равно что сказать, будто официанты — не­удавшиеся шеф-повара, — поддакнул я, хотя знал, что во многих случаях так оно и сесть.

—  Именно, — кивнула Каролина. И я видел, что по этому поводу она злится далеко не в первый раз.

—  Каролина, тебе нет нужды доказывать свою значимость, особенно мне, — говорил я очень серь­езно. — Ты альтистка по призванию. И незачем тебе извиняться за то, что не играешь на чем-то еще.

Она подошла ко мне, встала у столика.

—  Ты совершенно прав, — отчеканила она. — Я — альтистка и очень этим довольна.

Мы рассмеялись и выпили за мисс Каролину Эс­тон, альтистку, которая этим гордится.

—  А что ты будешь играть в «Кадогэн-Холл»? — спросил я.

—  «Концерт для скрипки и альта» Бенджамина Бриттена.

—  Сможешь сыграть его мне? — спросил я.

—  Нет. Прозвучит глупо.

—  Почему?