Нуреев: его жизнь

На следующее утро прибыли друзья Рудольфа – сопровождать во дворец Гарнье его гроб. Он стоял на низком столе, за которым танцовщик обычно пил утренний чай. Выполняя волю покойного, его обрядили в смокинг и цветную шапочку Миссони. Пока Дус нервно бродила из комнаты в комнату, Тесса Кеннеди стояла на коленях у гроба, а Андре Ларкви наблюдал за подготовкой к прощанию. По его предложению, в соответствии с великой, хотя и устаревшей традицией, которой удостаивали величайших артистов Европы, с лица умершего сняли слепок для изготовления посмертной маски. Тот же Ларкви организовал и похороны Рудольфа – церемонию, достойную высокопоставленного государственного деятеля; допуском на похороны служили особые приглашения с цветовыми кодами, обозначавшими места, где должны были стоять приглашенные.

Все дороги к оперному театру были перекрыты, а на площади Оперы полицейские кордоны с трудом сдерживали сотни балетоманов, стремящихся увидеть все до мелочей. Ступени оперного театра XIX века были усыпаны цветами и пышными венками. Среди них были венки от Ива Сен-Лорана, семейства Ниархос, от «дома» Капецио, Ролана Пети и Зизи Жанмэр; венок от принцессы Фирьял украшала надпись: «Нýну, танцуй в упокоении». На ленте, обвивавшей красные розы от Пьера Берже, было написано «Мерси, Рудольф», а упаковка букета, присланного Жаком Лангом и Министерством культуры, была оформлена в цветах Республики.

Дворец Гарнье был тем местом, где в 1961 году началась карьера Нуреева на Западе. В нем он провел шесть крайне плодотворных лет как художественный руководитель труппы в 80-х годах и в нем же в последний раз выступил на сцене три месяца назад, в октябре 1992 года. В десять утра шесть танцовщиков во главе с Шарлем Жюдом внесли в оперный театр дубовый гроб с телом Рудольфа и подняли его по лестнице мимо почетного караула из учащихся балетной школы. Гражданская панихида проводилась не на сцене, а в фойе; простой деревянный гроб резко выделялся на фоне холодного белого мрамора. Бархатная подушечка со знаками отличия Командора искусств и литературы лежала на две ступени ниже. У подножия лестницы стоял ансамбль камерной музыки, а напротив них – скорбящие. На полчаса в одном помещении слились вместе, казалось бы, диаметрально противоположные элементы кочевой жизни Рудольфа. Там были его сестры в черных шерстяных кофтах и косынках на головах, которых утешали мировые знаменитости в норках и соболях. Там были племянницы и племянники Нуреева – Гюзель, Альфия, Юрий и Виктор, его старая партнерша по Кировскому театру Нинель Кургапкина, друзья и коллеги из Англии – Мод, Линн Сеймур, Джоан Тринг, Антуанетт Сибли, Энтони Доуэлл, Мерл Парк, Джон Тули, друзья Рудольфа из Америки – Уоллес, Жаннетт, Джейн, Ли Радзивилл, Филлис Уайет, Джон Тарас, Моник ван Вурен. Отсутствие Роберта Трейси ни у кого не вызвало удивления. Из именитых парижан попрощаться с Нуреевым пришли Лесли Карон, Мари-Элен и Ги де Ротшильды, Франсуа Дус, барон Алексис де Реде, Ролан Пети, Иветт Шовире, Пьер Лакотт, Игорь Эйснер, Жан Бабиле, Патрик Дюпон, а Италию представляли Карла Фраччи, Луиджи, Виттория Оттоленги и Франко Дзеффирелли.

Одни стояли на ступеньках; сотни других смотрели вниз с балконов. Помпезность церемонии позабавила Линн Сеймур. Она представила себе, «как посмеялся бы Рудольф над всей этой честной компанией, внезапно решившей воздать ему почести».

Под Баха и Чайковского друзья Рудольфа декламировали отрывки из произведений его любимых авторов: Пушкина, Байрона, Микеланджело, Гете и Рембо (все – на тех языках, на которых они были написаны). Речь о самом Нурееве произнес Жак Ланг; в своей оригинальном и цветистом панегирике он описал чудесные дары, которыми Рудольфа наделили боги: «Красота, сила и стремление к совершенству… Он добился легендарной славы. Словно феникс, он возрождался каждое утро после того, как истощал себя каждый вечер». Цитируя Барышникова, Ланг добавил: «Он обладал обаянием и простотой обычных смертных и недосягаемой надменностью богов».