Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья

Го Тайцюн от природы имел непоседливый нрав, а потому сразу же повел всю компанию участвовать в состязаниях, которые проводили на главной площади.

Так Лю Синь выиграл в стрельбе из рогатки по бутылям пару белых воробьев, которых тут же отпустил в небо под одобрительные крики толпы, а Тан Цзэмин с завязанными глазами нашел среди народа, призванного запутать участников, своего ифу, получив в награду коробку палочек для благовоний.

Весь день Тан Цзэмин старался держаться ближе к Лю Синю, но Ма Жуши то и дело тащила его то к одной, то к другой лавке. Как бы он ни старался отделаться от настырной девочки, та, уже признав в нем своего единственного друга, стремилась показать ему все интересные места и постоянно делилась сладостями. От смеси запахов ягодных танхулу и леденцов у Тан Цзэмина уже кружилась голова, отчего он то и дело кидал умоляющие взгляды на Лю Синя, но тот лишь подбадривающе махал ему рукой, не отвлекаясь от разговора с друзьями.

Они гуляли и веселились почти до самого вечера, успев, кажется, обойти все лавки и состязания на ярмарке. Ма Цайтянь, что поначалу держалась несколько скованно, ощущая радушие и приветливость новых знакомых, раскрывалась с каждым часом все больше и наконец окончательно расслабившись ближе к вечеру, уже не вела себя как прислуга, впервые в жизни позабыв о своей роли. Видя, как радуется ее дочь с новым другом, который оказался настолько добр, что даже купил ей карамельную жабу, она испытала безграничную благодарность к Лю Синю.

Проголодавшись, они свернули с шумной площади на улицу потише, где располагались лучшие в городе таверны, чайные и винные лавки. Перешагнув порог заведения под названием «Хмельной соболь», они расселись и заказали большой хого вместе с множеством разнообразных закусок.

Выпивая и смеясь над рассказом Го Тайцюна о том, как в детстве он продал в соседнем городе одному чиновнику крашенную золотой пылью курицу, выдав ее за феникса и выручив мешок золота, они вдруг услышали крики.

В другом конце таверны, почти у выхода, пьяный грузный мужчина подскочил со скамьи и разразился громкой бранью, отказываясь платить. Все прочие гости старались не подходить к разъяренному здоровяку, который бил тарелки и замахивался на любого, кто призывал успокоиться. Несмотря на всеобщее волнение, никто, однако, не спешил позвать стражу.

Обведя взглядом помещение, Лю Синь вдруг увидел знакомого парня, который спал, привалившись к стене и накрыв лицо расписным веером с изображенными на нем непристойными картинками. Дебошир перевернул стол, и тут Шуя Ганъюн вдруг лениво потянулся, медленно встал и сонно заморгал. Он обмахнулся пару раз веером и сделал несколько шагов в сторону выхода, судя по всему, намереваясь уйти в поисках места потише. Но, не дойдя до выхода, он вдруг метнулся в сторону громилы и подсечкой опрокинул того на соседний стол под звон разбитых тарелок и пиал. Затем резким жестом наставил на буяна сложенный веер и с щелчком обнажил спрятанные в сегментах стальные лезвия.

– Мудила, твою мать, я ведь уже предупреждал, чтобы ты не приходил в нашу таверну, – мягким голосом пропел Шуя Ганъюн, глядя на тяжело дышащего мужчину широко раскрытыми глазами, в которых мерцали всполохи безумия.

Лю Синь подпер рукой подбородок, внимательно наблюдая за развернувшейся сценой, как и все в таверне. Шуя Ганъюн был в два раза меньше соперника, но тот трясся, глядя на него с нескрываемым ужасом.

– Не заплатишь – можешь попрощаться со своими глазами. – Шуя Ганъюн сделал угрожающий жест веером, приблизив его к лицу громилы. Тот сразу же поднял дрожащие руки и отстегнул с пояса мешочек с монетами.

Скривив губы в ухмылке, Шуя Ганъюн вынул оттуда вязанку монет и швырнул остаток обратно со словами:

– Пшел вон отсюда, и чтобы больше я тебя здесь не видел.

Скандалист мелко закивал и в панике вылетел из таверны, прикрывая красное от стыда лицо.

С щелчком вновь раскрыв веер, Шуя Ганъюн вдруг растянул губы в нежной приветливой улыбке и обратился ко всем гостям:

– Чаша вина каждому за счет заведения.

Толпа радостно загудела, вознося хвалу юноше. Проходя мимо людей и мягко улыбаясь, Шуя Ганъюн вновь вернулся на свое место и, осушив чашу вина, достал пипу и начал играть, разбавляя шум и поддерживая веселый настрой гостей.

Го Тайцюн рядом с Лю Синем досадливо сплюнул:

– Проклятый Шуя.

– А что с ним не так? – удивился Лю Синь.

Сы Мянь, что сидела напротив него, усмехнулась, подкладывая в свою тарелку овощей:

– Он известный городской балагур и повеса, а еще сеть их таверн не любят другие винодельные лавки из-за того, что у них самое лучшее вино в Яотине. Когда А’Цюн искал работу и хотел устроиться именно к ним, Шуя Ганъюн отказал ему, объяснив это тем…

– Тем, что я якобы невзрачный и скучный и совсем не гожусь для такого ремесла! – фыркнул Го Тайцюн. – Я что, скучный? – повернулся он к Лю Синю и Тан Цзэмину, указывая на себя пальцем. – Да я столько историй знаю!

Лю Синь рассмеялся, указывая на него своими палочками и качая головой:

– Ну, рассказчик из тебя много лучше, чем воин.

Сы Мянь подавила смешок.