o 0a115616b968c99b

тоже – нравится учителем быть, он их осенью в Грейт-Ярмут возил, ну, чтобы уже не на

Темзе морское дело преподавать, а прямо в море. И мы с бабушкой потом туда ездили, на

три дня, - Мирьям почувствовала, что сестра вздохнула, и, обняв ее за стройные плечи,

сказала: «Ну, вот замуж выйдешь, муж тебе бот и подарит».

Белла стиснула зубы, и нарочито спокойно, не поворачиваясь, ответила: «Конечно. Пойдем

спать уже, а то завтра вставать рано. Бабушка из Гааги прямо к дону Исааку и донье Хане

приедет».

Мирьям проводила взглядом ее стройную, в темно-зеленом бархате спину, и чуть

нахмурившись, подумала: «Все в себе держит, как отец наш. И ведь спрашивала я ее –

молчит. Завтра с тетей Мартой поговорю, пусть она попробует узнать – что случилось».

Она покачала сына и ласково шепнула в смуглое ушко: «А я знаю, как тебя зовут, сладкий

мой, знаю»

Из открывшейся двери пахнуло морозным, ночным воздухом и Хосе, улыбаясь, снимая

плащ, сказал: «Ты была права, мальчик оказался. Семь фунтов. Все хорошо прошло. А как

наше счастье?»

-Поел и спит, - Мирьям посмотрела на мужа, и он тихо проговорил: «Я тебя люблю. Ты иди,

отдыхай, я с мальчиком побуду, и потом принесу его тебе. Сейчас только руки помою».

Хосе принял ребенка и, присев к столу, всматриваясь в милое, нежное личико, почти

неслышно запел:

-Durme, durme, mi alma donzel a

Durme durme, sin ansia y dolor.

- Без горя и несчастий, - твердо сказал он потом сыну. «Слышишь, внук Ворона – без горя и

несчастий».

Мальчик сонно, медленно вытащил из пеленок маленькую ручку и Хосе, усмехнувшись,

погладил ее. Сын взял его за палец – крепко, и, зевнув, повертев головой, - прижался к отцу.

Белла взяла свечу и, подойдя к окну, увидела сквозь разводы мороза на стекле тонкий,

острый шпиль Аудекерк и крупные, холодные звезды над каналом. Он прикусила губу, и,

встав на колени, достала из-под кровати сундучок. Открыв крышку, она долго смотрела на

мужскую одежду, ножницы и кинжал, что лежали сверху. Повертев в длинных пальцах

мешочек с монетами, Белла тихо сказала себе: «Этого хватит, чтобы туда добраться. А

потом – будь что будет. Уеду в Новый Свет, и все, и никогда его больше не увижу».

Она поставила подсвечник на пол и, уронив голову в колени, заплакала – тихо, почти

беззвучно.

Мирьям выглянула в окно и сказала: «Вон, Хосе уже рукой машет. Пора». Она посмотрела на

сына – мальчик лежал на большом серебряном блюде, окруженный сладостями, и дремал.

Женщина вдруг всхлипнула: «Бабушка, тетя, ну как же это будет? Он такой маленький, ему

же больно».

-Твой муж, - сказала Марфа, любуясь ребенком, - уже много раз такое делал. И руки у него

отличные, малыш и не заметит ничего. А потом ему вина дадут, да, донья Хана?

-Конечно, - женщина нагнулась и погладила кружевной чепчик. «Так что не волнуйся, внучка,

все будет хорошо. Пусть Белла его тогда вниз принесет, а там уже мы его возьмем»

Девушка подождала, пока дверь закроется, и ласково подтыкая меховое одеяло на

мальчике, сказала сестре: «И правда, это же быстро».

-Быстро, - согласилась Мирьям, стирая слезы со щек. «Только все равно – он же такая кроха.

Ну, - женщина вздохнула, - бери его, а то еще проснется сейчас».

Она посмотрела на женщин, что осторожно несли блюдо через мост и вдруг улыбнулась:

-Донья Хана говорила же, что здесь, в этом доме, всех ее сыновей обрезали. И правда,

лучше Хосе никто этого не сделает, что я волнуюсь?

Мирьям посмотрела на кровать и вспомнила, как муж, подняв голову, держа на пеленке

большого, крепкого, громко кричащего мальчика, посмотрев на нее, сказал: «Сын. Господи,

Мирьям, как я счастлив, спасибо, спасибо тебе».

-А потом он сидел, смотрел, как я кормлю и вдруг проговорил: «Я и не знал, что можно так

любить, Мирьям. Я думал – зачем я кому-то, ну, папа, это другое дело, а так – я ведь никто

был, незаконнорожденный, я думал – ну кто меня полюбит? – женщина посмотрела на дом

Кардозо и увидела, как Марфа и донья Хана зашли внутрь.

-Я тогда шмыгнула носом и ответила: «Знаешь, я всегда хотела так полюбить, как моя мать

любила моего отца. И полюбила, и никого другого мне, кроме тебя, не надо. А теперь и

мальчик родился, - Мирьям ласково улыбнулась и вздохнула: «Скорей бы уже этот месяц

прошел, я и соскучиться по Хосе успела».

В гостиной дома Кардозо жарко горел камин, и Хосе, взглянув на сына, что лежал на коленях

у дона Исаака, и, просыпаясь, оглядывал карими глазами незнакомые лица вокруг, вдруг

подумал: «Бедненький. Ну да я мгновенно все сделаю, а потом дадим ему вина, и к Мирьям

отнесем».

Мужчина покосился на изящный отделанный слоновой костью, футляр, что лежал на столе и

одернул себя: «А ну хватит. Ты уже за сотню обрезаний сделал, здесь и в Италии,

инструменты отличные, все будет хорошо».

Дон Исаак глазами поманил внука к себе, и, рассматривая мальчика, что сладко потягивался,

тихо сказал: «Ты не волнуйся только. Думал ли я, что от Давида внука увижу – не думал. Тем

более – правнука. А вот он лежит, красавец наш, - старик на мгновение прервался и,

наклонившись к ребенку, что-то ласково, неслышно прошептал.

Хосе посмотрел на высокое, резное кресло, в котором сидел дед, на кружевные пеленки