o 0a115616b968c99b

я, что ли этому лекарю-немцу золотом плачу. У него ж польский, как родной, сей парень нам

ой как пригодится.

-Полвершка – удивленно протянул Гриша. «На полвершка этот Татищев промахнулся,

батюшка, - подросток раздвинул пальцы и присвистнул. «А так – прямо бы в печенку Илюхе

угодил, и он бы кровью истек».

-Ладно, - строго велел Никифор Григорьевич, - заболтались мы с тобой, иди в кладовые, там

ребята ночью принесли кое-чего, займись.

Он посмотрел вслед сыну и вздохнул:

-Да, полвершка. А вот Дарье моей как раз ровно в печенку и ударили. Говорил я ей – пьяной

за нож не хватайся, не лезь в драку. Горячая баба, была, конечно, хорошо, что Гриша в меня

– тихий да разумный. А он мать и не помнит, два годика ему было, - мужчина перекрестился

и услышал из окошка, что было распахнуто в башенке, нежный, девичий голос: «Проснулся

он, Никифор Григорьевич!»

В маленькой, чистой светелке приятно пахло травами. Никифор Григорьевич присел на

широкую лавку и, кивнул девушке: «Ты выдь, Василиса, займись там, девки белье полощут.

Я тебя позову потом».

Высокая, черноволосая девушка в синем сарафане поклонилась и выскользнула за дверь.

Никифор Григорьевич посмотрел в серые, большие, обрамленные длинными, темными

ресницами глаза и улыбнулся: «Ну, Илюха, теперь лежи, отдыхай, Василиса за тобой

ухаживать будет, а лекарь сказал, что опасности нет более. Парень ты молодой, здоровый,

ешь, как следует и все будет хорошо».

На бледных щеках появился чуть заметный румянец и Элияху, погладив пальцами золотую

рысь на рукояти кинжала, грустно сказал: «Клинок ведь у меня под рукой был, Никифор

Григорьевич, ну как я не проснулся? Не прощу себе».

-То бывает, ты себя не вини, - мужчина потрепал его по плечу. «И вот еще что, - Никифор

Григорьевич на мгновение замялся, - лекарь мне сказал кое-что, но ты не бойся, у нас тут,

сам понимаешь, люди не болтливые».

Элияху покраснел еще сильнее и сказал: «Я из Смоленска».

-А кто спорит? – полуседая бровь взлетела вверх. «Из Смоленска, конечно, Судаков Илья

Никитич, всем нам известен».

Подросток слабо улыбнулся и спросил: «А что колокола-то звонят, Никифор Григорьевич,

или праздник какой?»

-Праздник, - мужчина тихо выматерился. «Князь Милославский и Боярская дума навстречу

гетману Жолкевскому поехали, договор с ним подписывать. Теперь у нас польский царь

будет, Владислав, сын вашего Сигизмунда».

-Я их найду, - Элияху лежал на спине, глядя в низкий, дощатый потолок светелки. «Как

встану, так и найду, Никифор Григорьевич. И Татищева этого – тоже. Мне Марье надо

кинжал ее вернуть, я ведь обещал.

-Найдешь, конечно, - твердо ответил мужчина. «Ежели хочешь, я Василисе велю тебе

рисунки Федора Петровича принести, хоша посмотришь, пока лежишь. Эту галерею, -

Никифор Григорьевич указал за окно, - он ведь мне строил, ни у кого на Москве такой нет. И

башня есть семиверхая в Белом городе – тако же по его чертежам сделана, упокой Господь

его душу».

-Спасибо, - Элияху быстро пожал ему руку и Никифор Григорьевич подумал: «Оправится.

Вон, какие пальцы сильные. Оправится мальчик».

У нее был ловкие, нежные руки, и Элияху изо всех сил старался не смотреть в ее сторону –

оттуда пахло цветами – сладкими, кружащими голову.

-Вот и все, - девушка внезапно, лукаво улыбнулась. «Я смотрю, кое с чем у тебя уже все в

порядке»

Подросток отчаянно покраснел и, что-то пробурчав, натянул на себя холщовую простыню –

повыше.

-Ежели помощь потребуется – алые, полные губы чуть приоткрылись, - зови, Илья Никитич.

Я так все сделаю, что тебе и пошевелиться не придется, - она едва слышно рассмеялась и

подмигнула ему.

-Спасибо, - сцепив зубы, ответил Элияху, - не сейчас. Дай мне ту шкатулку, пожалуйста.

Она чуть вздохнула, и, поставив ларец на лавку, вышла, унося грязные тряпки.

Подросток посмотрел на рисунок женщины в берете с перьями – Лиза смотрела на него

через плечо, ласково, нежно, будто хотела что-то сказать. Элияху помедлил, и, собрав силы,

взглянул на следующий лист – уже пожелтевший.

Маленькая, пухлая девочка стояла, держа за ногу куклу, засунув пальчик в рот, вскинув

серьезные глаза.

-Я обещал, - Элияху нашел пальцами кинжал и сжал его рукоять, - я ведь обещал. Ты не

бойся, Марья, - сказал он ласково девочке, - я тебя найду.

Он закрыл глаза и откинулся на холщовую подушку, слушая веселый, заливистый звон

московских колоколов – от Чертольской улицы до Воздвиженки, от Новодевичьего

монастыря до Китай-города, - плыл он над городом, над площадями, слободами, избами, -

плыл, и терялся где-то вдалеке, над рекой, там, где уже громоздились на горизонте тяжелые,

набухшие летней грозой тучи.

Интерлюдия

Амстердам, декабрь 1610

Над шпилями Аудекерк кружились чайки. Высокая девушка в собольей шапке и бархатном

платье, в короткой шубке медленно, осторожно кружилась на коньках по замерзшему

Зингелю.

-У тебя очень хорошо получается, - одобрительно сказала Мирьям, перегнувшись через

перила моста.

-У тебя все равно лучше, - пробормотала Белла и, выписав восьмерку, наклонила голову:

«Не плачет он?»

Мирьям посмотрела на открытую дверь дома и улыбнулась: «Не плачет. А что у меня