o 0a115616b968c99b

Дверь кабака заскрипела, и кто-то весело сказал с порога: «А, Никифор Григорьевич, вот и

вернулись вы! Ну, покормите меня на дорожку, и с собой чего-нибудь дайте, опосля ваших

пирогов других харчей и не хочется».

-Михайло Никитич! – обрадовался мужчина. «Давненько вас не видел. Радость-то, какая

Федору Петровичу, смотрите, и жена его нашлась, и дочка».

Татищев посмотрел на маленькую, изящную, в скромном сарафане женщину, что сидела,

уставившись на бревенчатые стены кабака, на девочку – синеглазую, с толстой, рыже-

каштановой косой, и холодно подумал: «А сие мне совсем некстати. Хорошо, что я ее

Василию Ивановичу не отвел, тот бы сразу свою бывшую невесту признал. Девчонка-то

ладно, она не помеха, а вот жена...»

-Это Татищев, Михайло Никитович, - радушно сказал хозяин кабака. «Самолучший друг

Федора Петровича, тако же у меня жил, как они супротив самозванца боролись. Вот и

Лизавета Петровна, и Марьюшка, а сие Илья Никитич, он из...

-Смоленска, - прервал его подросток. «Из Смоленска я, присматриваю за ними». Элияху

пожал маленькую, крепкую руку Татищева, и, поймав на себе взгляд холодных, серых глаз,

подумал: «А ведь я его уже видел. На Красной площади, да. Он за спинами тех, кто на

Лобном месте кричал, отирался».

-Этот еще откуда взялся? – зло сказал себе Татищев, осматривая парня. «Нет, сей Илья

Никитич тут совсем не к месту, избавляться от него надо. А парень, высокий, какой, и в

плечах вон – косая сажень. Ну да ладно, с ним я справлюсь».

-Это мой брат, - вдруг, звонко, сказала девочка. «Троюродный. А что с отцом моим, знаете

вы?»

Татищев присел на лавку, и, вздохнув, перекрестился: «Я только что в Кремле был, там еще

один гонец из-под Смоленска вернулся. Погиб Федор Петрович, на поле боя, и брат твой

старший, Петр – тако же. Упокой Господь души их».

-Сейчас она кричать зачнет, - Татищев усмехнулся про себя, - плакать. Ну и славно. Больше

шума – меньше выспрашивать будут, - что и как. А как в Нижний Новгород ее привезу -

скажу, мол, ошибка вышла, она и порадуется только.

Девочка посидела, молча, несколько мгновение. Потом, взяв мать за руку, сглотнув, она

сказала, глядя на Татищева большими, синими глазами: «У меня еще один брат есть, Степа.

Никифор Григорьевич сказал, что он богомаз, на войну не ездил. Где он?»

-Да кто ж знает, - развел руками Татищев, - с этой смутой всех по стране разметало. Был в

Андрониковом монастыре, здесь, на Москве, а потом, - мужчина пожал плечами, - один

Господь ведает, где он сейчас.

Элияху потянулся за кафтаном, что лежал на лавке, и спокойно надевая его, сказал: «Где

этот монастырь? Пойду, поспрашиваю, может, они там знают, что со Степаном случилось».

-Не надо бы этого, Илюша, - озабоченно сказал Татищев, - вон, смута какая в городе,

Земский собор кричит, что, мол, царя в монахи постричь надо, да и самозванец тут

неподалеку, говорят, в Коломенском уже. Мало ли что. Вы лучше тут сегодня посидите.

Завтра я вас в свою подмосковную усадьбу отвезу, там места глухие, безопасно. А оттуда

уже и дальше двинемся, Степу мы найдем, обещаю.

Марья кивнула, и, взяв мать за руку, велела: «Вставай!». Та повиновалась и девочка, глядя

на Элияху, блестящими глазами, сказала: «Я ее сейчас наверх отведу, в светелку.

Присмотришь за ней, пока я стирать пойду?»

-Да, - тихо ответил подросток, глядя на прямую, жесткую – только плечи чуть дрожали, -

спину ребенка.

В открытое окно светелки были слышны далекие, слабые выстрелы и чьи-то крики. Лиза

сидела на скамье, привалившись к стене, глядя на бесконечное, голубое, жаркое небо.

Марья лежала головой у него на коленях, и Элияху, гладя ее по косам, тихо сказал: «Ну не

плачь, милая. Пожалуйста, не плачь. У тебя еще брат остался».

Девочка подняла мокрое лицо, и, задыхаясь, сказала: «Ты не понимаешь. Я ведь отца помню

, - немножко. Он был рыжий, большой очень, и у него руки такие были – она помолчала, -

добрые. А теперь я сирота, совсем сирота! - она опять разрыдалась и подросток вздохнул:

«Ну, может и оправится мама твоя...»

-Не оправится, - мрачно сказала Марья, вытирая лицо рукавом рубашки. «Да сие неважно,

это ж мать моя, какая бы она ни была, я всю жизнь за ней ходить буду. Только не оставляй

нас, - она внезапно прижалась к Элияху. «Пожалуйста. Как Степу найдем, уже и не страшно,

возвращайся домой, а сейчас...., - она прервалась и замолкла.

-Я же тебе сказал, - подросток крепко обнял ее, - я никуда от вас не уеду. Как тут все

успокоится, - он обвел рукой светелку, - как вы с братом встретитесь, - только тогда.

-Расскажи мне еще о царе Соломоне, - шмыгнув носом, попросила Марья. «Я потом стирать

пойду, ну вещи твои. До вечера высохнут, а утром, Михайло Никитич сказал, мы уж и уедем,

ну, в усадьбу к нему.

-Да не стирала бы, - озабоченно отозвался Элияху, - вон, стреляют на улице, опасно же.

-Сюда, на ручей, не сунутся, - отмахнулась Марья, - смута смутой, а в грязном ходить

нельзя, сам же говорил. А там, в усадьбе, наверное, баня есть, - она мечтательно закатила

глаза, - а то я со Смоленска в ней не была. Ну, так расскажи, - она взяла большую, теплую

руку подростка и прижалась к ней щекой.