o 0a115616b968c99b

Ореховые, красивые глаза телохранителя вдруг погрустнели: «Меня отец мой покойный

учил, Джованни. А он – таким воином был, каких сейчас и не встретишь. Помнишь, мы с

тобой о римлянах читали, когда они осадили крепость в Святой Земле, и ее защитники

решили умереть, но не сдаться в рабство?

-Да, - сказал мальчик, подняв темноволосую голову, - они убили своих жен и детей, а потом –

и самих себя, чтобы умереть свободными. Таким был ваш отец, синьор Маттео?

-Да, - тихо ответил мужчина. «Да, Джованни».

-Кто, - тяжело дыша, спросила Белла, - тебя учил этому выпаду?

Клинки зазвенели, и Джон ответил: «Твой дедушка Мэтью, он был моим телохранителем в

детстве. А его учил отец».

-Меня тоже, - Белла стиснув зубы, парировала его удары, - учил дедушка Мэтью. Мы с тобой

в этом похожи, Джон.

Она и не заметила, как шпага мужа, метнувшись вбок, чиркнула по ее руке. «Господи, - Джон

опустил свое оружие, - я тебя ранил, Белла, господи, прости меня, пожалуйста».

-Это царапина, - отмахнулась она, и, велела: «Ну, что стоишь! Продолжай!».

-Упрямица, - пробормотал Джон, и, едва успев взять свой клинок, охнул – шпага Беллы

вонзилась ему в плечо.

-Я не хотела, - растерянно пробормотала она. «Джон, я не хотела, я случайно….»

-Случайно, - он опустил шпагу, и, сделав шаг к жене, взял ее за руку, повторив: «Случайно».

-У тебя кровь, - она вся дрожала. «Надо перевязать, Джон».

-Царапина, - лениво сказал он, и, отбросил свою шпагу на траву. Он подтянул жену ближе, и

поцеловал ее – долго, глубоко, так, что она едва успела простонать: «Господи, Джон, что….»

-Вот это, - он скинул с нее камзол, и, взявшись за ворот рубашки, разорвал ее. «И еще вот

это, - он приник губами к высокой, маленькой, девичьей груди. Под одеждой она была

горячей, - обжигающей, - и пахло от нее – розами, едва уловимо, еле заметно. Джон взял

губами медвежий клык, что висел в начале стройной шеи, и, наклонив голову, поцеловал

царапину на белой руке.

-Джон, - она потянулась снять с него рубашку, - у тебя же кровь, дай мне, - она прижалась

губами к его плечу, и мужчина застонал, расплетая ей косы. «Пожалуйста, Белла,

пожалуйста, не надо меня мучить, - они опустились на траву. Белла, откинув голову,

задрожав ресницами, шепнула: «Нет, это ты – не мучай меня, Джон».

-Господи, да что это? – успела подумать девушка, а потом не было ничего, - кроме его

голоса, его рук, его дыхания, и она, успев услышать: «Я так люблю тебя, Белла, так люблю! –

закричала – громко, освобождено.

-Я люблю тебя, - повторял Джон, - слышишь, люблю, больше всего на свете, больше жизни!

Белла, пожалуйста, никогда, никогда, не покидай меня!

-Не покину, - она тяжело, со всхлипами дышала, обнимая его. «Господи, Джон, да что же это,

что это такое!»

Она внезапно раскинула руки, выгнувшись, крича, вырывая траву, кусая губы. «Да! –

крикнула Белла. «Да, я люблю тебя, еще, еще, пожалуйста, хочу еще!»

-Будет, - Джон поднял ее на руки и понес в сторожку. «Будет столько, сколько ты захочешь,

любимая». Даже не оглянувшись на шпаги, что валялись в траве, он опустил засов на двери,

и, не видя ничего вокруг, прижал ее к стене, срывая одежду.

-Теперь я, - приказала Белла, целуя его, опускаясь на колени. Он и сам закричал, прижимая

к себе темноволосую, растрепанную голову, а потом, укладывая ее на сухое, пахнущее

летом и цветами сено, целуя ее ноги, - от тонкой щиколотки до белой, нежной кожи повыше,

сказал: «Никуда тебя не отпущу, поняла, дочь Ворона? Никуда и никогда».

-Я и не собираюсь, - она подняла длинную ногу на его плечо и вдруг охнула: «У тебя там

рана».

-Я потерплю, - усмехнулся Джон, и Белла, почувствовав его, томно застонав, сказала:

«Теперь все так, как надо, так хорошо, так хорошо».

-Теперь, - Джон наклонился и прижал ее к сену, - так будет всегда. А сейчас лежи, я сам все

сделаю, - он взялся зубами за стройную шею, и жена, задрожав, широко раздвинув ноги,

спросила: «А потом?»

- А потом будет еще кое-что, - он закрыл ей рот поцелуем, и Белла, обняв его, вдруг ощутила

свежий ветер, что бил ей в лицо, и увидела ревущие, тяжелые валы океана. «На марсе, да, -

подумала она, раскинув руки, сладко крича. «Так было на марсе, в шторм. Свобода, и

счастье, и вся жизнь впереди».

Марфа подобрала шпаги, и, неслышно скользнув к сторожке, усмехнувшись, положила

клинок Джона на пороге. Вскочив в седло своего коня, она наклонилась к лошади внучки и

развела руками: «А ты жди, дорогая моя. Уж не знаю, - сколько». Женщина улыбнулась, и,

развернувшись, выехала на лондонскую дорогу.

Она проскользнула в парадные двери усадьбы – солнце уже встало, слышен был скрип

телег, и крики торговцев с Биллинсгейта, и, быстро взбежав наверх, оставив шпагу рядом с

кроватью Николаса, - мужчина все еще спал, - переоделась в домашнее.

На кухне пахло кофе и жареным беконом.

-Мужчины, я смотрю, не вставали еще, - заметила мистрис Мак-Дугал, наливая ей кофе в

серебряную чашку. Щенок сидел у черного хода, умильно наклонив голову.

-Потом остатки получишь, - пообещала Марфа собаке, устраиваясь удобнее. «Нет, мистрис

Мак-Дугал, спят».

-И ее светлость герцогиня тоже? – поинтересовалась шотландка, разбивая яйца на