o 0a115616b968c99b

дальше, на севере, все уже будет во льдах. Придется ждать весны».

-Скажи, - Волк повернулся к нему, - а как ты дошел до океана, один?

-А как ты там, в Сибири, - Николас положил руку на шпагу, - дошел один до тех южных гор и

обратно? Помнишь, ты мне рассказывал?

-Мне было куда возвращаться, - Волк поправил кашемировый шарф на шее и рассмеялся:

«Дочка связала. Я Марте говорил – зачем такой, я же в плавание иду, можно что-нибудь

проще, а она на своем настояла».

-Вот и мне было куда, - Николас положил ему руку на плечо. «Я хотел, чтобы у меня был

дом».

-Теперь есть, - улыбнулся Волк и подтолкнул его: «Иди, отдыхай. Все будет в порядке. Я,

конечно, моряк никакой, но зато все остальные тут – хорошие».

Николас спустился к себе в каюту – Констанца, качая ногой в изящной туфле, что-то писала

при свете фонаря, висевшего на переборке. «Это расчеты? – заглянул он ей через плечо.

-Расчеты я уже начала делать, потом тебе расскажу, - она покусала перо и сказала: «Вот,

послушай».

-Для того, чтобы человек преодолел оковы пространства, - прочитала женщина, -

необходимо не подчиняться природе, а изменять ее. Парусное судно зависит от воли ветра и

течений, корабль же, оборудованный паровой машиной и винтами, сможет не быть игрушкой

стихий, а истинным властелином моря, ведомым уверенной рукой человека. Ибо только он,

человек, способен быть настолько дерзким, чтобы не устрашиться думать и создавать

новое».

Николас устроился рядом, и, поднеся ее руку к губам, сказал: «Это прекрасно, Констанца,

правда – прекрасно».

-Думать и создавать новое, - пробормотала она, и, отложив перо, повернувшись к мужу,

улыбнулась: «У нас будет дитя, Николас».

Он посмотрел в темные, большие глаза, и, обняв ее всю, устроив у себя в руках, долго

молчал. За бортом «Ворона» бились, играли волны, чуть поскрипывала обшивка, корабль

шел на запад, - туда, где медленно угасал закат.

-Спасибо, - сказал Николас, взяв ее лицо в ладони, прикоснувшись губами к длинным

ресницам, вдыхая горьковатый, свежий запах. «Господи, ну как мне тебя благодарить, -

подумал он, и, опустившись на колени, прижавшись к ней, чувствуя ее дыхание, повторил:

«Спасибо, любовь моя».

Эпилог

Москва, осень 1612 года

Пушки дали залп и ядра, по косой уйдя в дымное небо, пробили черепичную крышу глухой,

круглой, белокаменной башни.

Федор усмехнулся, и, оглянувшись, подумал: «Вот тут, в Яузе мы и купались, когда

мальчишкой я еще был. Видел бы Федор Савельевич, что мы с его творением сделали – от

моей башни, семиверхой, одни руины остались. Вот же упрямые эти поляки, - каждую улицу

с кровью отвоевываем».

Он крикнул: «Обливайте стволы и давайте следующий залп!». Сверху, со стен, стали

постреливать из пищалей, и Федор, уклоняясь от пуль, пошел к деревянным, мощным,

наглухо закрытым воротам башни.

-Порох готов, батюшка, - Петя вытер потное, испачканное лицо и весело блеснул белыми

зубами. «Сейчас тут все на воздух взлетит».

-Половину мешков уберите, - велел ему отец. «Нам, судя по всему, еще неделю до Кремля

добираться, а оного пороха у нас не так много. Ворота тут и так треснут, не бойся».

Ополченцы засуетись, относя мешки обратно к телегам, и Федор услышал сзади юношеский

голос:

-Так, ну, кои в строю стоять не могли, тех я, Федор Петрович, на тот берег реки переправил,

в Андроников монастырь, Гриша лодок еще пригнал. Остальных перевязал и они в бою

уже».

-А ты бы кольчугу надел, Илюха, - не оборачиваясь, велел Федор. «Хватит и того, что тебя

один раз ранило, когда мы войско Ходкевича отсюда гнали».

-То царапина была, - отмахнулся Элияху. «Федор Петрович, - юноша взглянул на стены

Белого города, - а долго еще?»

Мужчина расхохотался. «А это уж как пойдет, Илюха. Ну, вот сейчас ворота подорвем, с

князем Пожарским соединимся и на Кремль двинемся».

-Всем отойти! – велел Федор, и, нагнувшись – поджег веревку, что вела к мешкам.

-Еще хорошо, что дождя нет, - подумал он. «Сухая осень, красивая. Как поляки сдадутся,

надо будет Лизавету из Лавры привезти, пусть хозяйство в порядок приводит. До Покрова

вряд ли Петька повенчаться успеет, там пост, потом Собор Земский – ну, вот опосля него,

перед Масленицей, пусть и женятся с Марьей».

Раздался взрыв, ворота задрожали, осколки дерева полетели на землю, и ополченцы

хлынули за стены Белого Города.

-Петька впереди, конечно, - Федор усмехнулся и, подойдя к пушкарям, велел: «Так, сейчас

мы эти, - он выругался – ворота, снимем. стволы и ядра, еще, может, по Кремлю бить

придется.

-Не хотелось бы, Федор Петрович, - робко сказал кто-то. «И так половину Москвы уже

разнесли, а что не разнесли – то пылает».

-А ты думаешь, мне хотелось бы? – Федор выругался и, подняв ведро с теплой, пропахшей

гарью, речной водой, жадно выпил. «Я, знаешь, этими руками тут все – он указал на стену, -

строил. Однако – ежели для того, чтобы поляков выгнать, надо будет соборы кремлевские

разбить – разобьем. Все, поехали! – он засучил рукава грязного кафтана и взялся за еще

горячий пушечный ствол.

-Федор Петрович, тут телега не проходит! – крикнули от ворот.

Мужчина выругался, и, подойдя к разбитой створке, одним резким движением оторвал ее.