o 0a115616b968c99b

тяжело дыша, посмотрела на тушу тюленя, что лежала перед ней. Лед в заливе уже был

тонким, солнце отражалось в темно-синей, сверкающей, открытой воде – мили за две от

берега.

-Вот и зима закончилась, - подумала Энни, вертя в руках короткий, острый костяной нож.

Рукоятка была украшена искусной резьбой.

Она взглянула на спокойную, влажную, темную мордочку тюленя, и, открыв рот, вдохнув

свежий, морской ветер, сказала: «Ну, давай, просто сделай это».

Нож вошел в мягкое брюхо, и Энни, что стояла на коленях, подложив под них кусок оленьей

шкуры, - отодвинулась. Темная кровь, пульсируя, полилась на лед, она повела нож дальше,

и отпрянула – снежно-белый, размером с кулак, зародыш вывалился к ее ногам.

Энни отбросила нож и, и ее вырвало – прямо на тушу.

Девушка стерла пот со лба и оглянулась – даже отсюда был виден английский флаг, что

развевался над мысом Надежды.

Она заставила себя встать, и, потащив тюленя к ближайшей полынье – вымыла его,

отбросив зародыша подальше. Подтянув к себе кожаный мешок, она разделала тушу, и,

поднявшись, вскинув набитый мешок на плечо, пошатнулась – на мгновение ей показалось,

что лед вокруг стал раскачиваться под ее ногами.

-Соберись, - велела себе Энни, и, привязав сплетенную из сухожилий веревку к

окровавленному скелету тюленя, - потащила его к лагерю.

-Энни! – услышала она голос сзади. Джон Гудзон, тоже в парке, ловко сложил каяк, и,

похлопав по такому же, как у девушки, мешку, рассмеялся: «Рыбой все так и кишит, чуть ли

не в лодку запрыгивают».

Он увидел огорченное лицо девушки и, стянув рукавицу из тюленьей кожи, взяв ее за руку,

спросил: «Опять?».

-Третий раз за сегодня, - губы Энни задрожали. «Я даже смотреть не могу на сырое мясо,

Джон, а тем более – есть его».

Юноша взглянул на темные круги под серыми, большими глазами и твердо проговорил:

«Значит, надо пойти и сказать, Энни. Ну что тут плохого, мы же любим, друг друга, мы хотим

пожениться, и я никогда, никогда – он наклонился и поцеловал маленькие, загрубевшие от

работы пальцы, - тебя не оставлю».

Розовые губы девушки задрожали. «Джон, но ведь всего один раз…, Неужели так бывает?

Ведь всего один раз…»

Он вздохнул, и, опустив на лед мешок с рыбой, обнял ее. «Энни, - он провел губами по

теплой щеке, - пожалуйста, не бойся. Все будет хорошо, твой дядя Николас вернется, и мы

поедем домой, в Англию».

Девушка отстранилась, и, глядя в голубовато-серые глаза Джона, помотала головой. «А если

нет? Если так никто и не появится, Джон? Что с нами будет?»

Энни почувствовала, как сильные пальцы пожимают ее руку, и услышала тихий голос Джона:

«Значит, мы останемся тут, на мысе Надежды, Энни. Тут, - юноша оглянулся на небольшой,

переливающийся на солнце айсберг, что был виден вдали, в открытой воде, - тут ведь не так

плохо. Дай мне свой мешок, - он взвалил их на плечо, и, так и не выпуская руки Энни, сказал:

-Каяк можно тут оставить, все равно завтра я с мужчинами поплыву туда, - Джон показал

рукой в сторону севера, - Амарок вчера, когда у нас ночевал, сказал – он там белых

медведей видел.

-Ты только осторожней, - озабоченно велела Энни, и, оглянувшись на скелет тюленя,

вздохнула: «Еще вываривать его надо, я хочу сделать раму для одежды. Такая гадость, - она

поморщилась, и, открыв рот, чуть подышала.

На главной улице мыса Надежды, - здесь, на плоском берегу, между холмами, снег уже

сошел, - стояли недавно возведенные палатки из шкур.

-А когда это случилось, - Энни вдруг почувствовала, что краснеет, - мы еще в иглу жили. Ну

да, в феврале. Господи, одна ночь, всего только одна…

Собаки – мощные, с голубыми и желтыми глазами, - грелись на полуденном солнце. Энни

помахала рукой женщине, что кормила ребенка, сидя у входа в палатку, и крикнула: «Как

маленький Джейми, миссис Браун?»

-Хорошо, спасибо, Нанертак- медленно, подбирая слова, ответила эскимоска.

-Медвежонок, - хмыкнул Джон, когда они прошли мимо, и остановились у большого очага,

сложенного из камней. Энни взяла котелок и, уперев руки в бока, глядя на скелет, сказала:

«Придется по одной вываривать, и потом сухожилиями соединять. Ну да, Медвежонок, а ты,

- она оглянулась и потрепала Джона по густым, русым волосам, - Акиак, «смелый».

-Был бы я смелый, - зло подумал юноша, помогая Энни, ловко орудуя ножом, - упросил бы

ее пойти, и признаться. Нельзя так, нельзя.

Заметно, беременная женщина, вышла из палатки, и присев рядом с кормящей эскимоской,

погладив младенца по темненькой голове, сказала, посмотрев на Энни и Джона: «Нанертак

нутаралак».

Вторая женщина кивнула, и, укачивая ребенка, ответила: «Нанук такутийок».

-Нанук – ангийок атанерк, - вздохнула беременная.

Они замолчали, глядя в сторону юноши и девушки, что, укладывая кости тюленя в котелок,

изредка соприкасались руками.

Большой каяк спускался вниз по быстрой, широкой реке. Мэри скинула на спину капюшон

парки, и, чувствуя, как теплый ветер ерошит белокурые, короткие волосы, усмехнулась: «Да

не торопитесь вы так, мистер Браун, мистер Смитфилд, не хотелось бы перевернуться по

дороге домой».

-Так жена ждет, капитан, - жалобно отозвался Смитфилд, орудуя веслом. «А у этого, - он