o 0a115616b968c99b

медведей видел. Мы завтра с мужчинами собираемся туда сплавать, вы с нами?»

-Ну конечно, - удивилась Мэри, - вы же знаете, мистер Литтл, я не могу такое пропустить.

Там, на юге, - она махнула рукой, - мы на оленей ходили, с индейцами, но это совсем

другое». Она взглянула на земляные полки и вздохнула: «Вот только порох у нас

заканчивается, к осени и не останется уже».

-Порох-то ладно, - моряк поскреб в черной бороде, - слава Богу, уже научились у местных

гарпунами и пиками охотиться, а вот табак…, - он вздохнул.

-Ну, мистер Литтл, - Мэри развела руками, - тут уже ничего не поделаешь, разве что только

до Акадии добраться, у французов он наверняка есть.

-Это год туда идти, и год – обратно, - рассмеялся Литтл. «Ладно, капитан, видно, придется

без него обойтись».

-Ну, - Мэри закрыла сделанную из плавника дверь кладовой, - может быть, мой кузен,

капитан Кроу, все-таки вернется, у него на корабле наверняка будут и табак, и ром, мистер

Литтл. Так что подождем».

Марта проснулась, и, поворочавшись в перевязи, усевшись удобнее, сказала: «У!»

-Пойдем, - Мэри прижала к себе дочь, - пойдем к папе, милая.

Она миновала распадок, и, перейдя через ручей, поднявшись на небольшой холм, встала у

красивого, сделанного из китовых костей, резного креста.

-Капитан Генри-Теодор Гудзон, - Мэри наклонилась и прижалась щекой к буквам. «1570-

1612».

Марта поерзала, и, протянув ручки, - девочка была в крохотной, меховой парке, - схватилась

за шею матери. «Ну, хоть месяц отец с тобой был, - тихо, горько сказала Мэри. «Так мало,

милая, так мало. В ноябре ты родилась, а в декабре…, - она сильно, коротко вдохнула и

застыла, покачивая дочь.

Она стояла, глядя на сверкающий под вечерним солнцем лед залива, на дальний каяк, что

покачивался на открытой воде. «Это Джон и Энни, - подумала Мэри. «Пусть бы уже

возвращались, скоро и стемнеет».

-У! – сказала Марта, сопя ей в шею.

Мэри прижала к себе дочь, и, сглотнув, покачав ее, застыла – слушая, как бьется маленькое

сердце девочки.

Энни сидела, скрестив ноги, под костяной, наполненной тюленьим жиром лампой, что висела

на раме, сделанной из вываренных и высушенных ребер. В оловянном котелке варился

бульон, пахло молоком и немного – травами.

К своду палатки была привешена колыбель. Энни прислушалась – сестра дышала спокойно

и ровно. Девушка вздохнула, и, воткнув иглу в тонко выделанную оленью кожу, оглянувшись

на вход в палатку, положила руку себе на живот.

-В октябре, - подумала Энни. «Как раз лед уже встанет. Господи, ну кто же мог подумать. И

ведь я знала все, знала, мне мама еще тем годом рассказала, когда мы с ней вместе

охотились. Сказать маме? Нет, она же кормит, нельзя ее волновать, у нее и так забот

много».

Энни бросила взгляд на земляное, покрытое шкурами возвышение и покраснела.

-Да, вот тут наше иглу и стояло. Мы тогда поздно с охоты вернулись, я не хотела маму

будить, ну и пошла к Джону, ночевать. А потом проснулась, потому, что он плакал. Горько,

как будто он ребенок совсем. Я тогда присела рядом и просто обняла его, сказала: «Ничего,

ничего, я тут, я с тобой». Генри три месяца, как умер, конечно, ему тяжело было. Ну, а

потом…, - девушка встрепенулась, и, стерев со щеки, слезу, услышав шаги матери, -

вернулась к шитью.

Мэри устроилась напротив, и, отряхнув испачканные в порохе руки, весело сказала: «Ну вот,

все готово. Завтра на рассвете мы отплываем, за Джона не беспокойся, я за ним

присмотрю».

-А что это я должна за Джона беспокоиться? – пробормотала Энни, не поднимая головы.

-Ну, так, - Мэри хмыкнула, и, встав на колени, попробовала бульон, - мало ли. Она

улыбнулась и добавила: «Соли мы тоже привезли, пять мешков, и я на карте отметила – где

можно ее найти. Тут недалеко, месяц пути на юг, не больше».

-Ой, как хорошо, - Энни облегченно вздохнула. «Надоело морскую воду выпаривать. Тогда я

завтра начну рыбу солить, мамочка, и мясо – тоже. Погреб мы вырыли, пока вас не было,

там все отлично уляжется, до следующей зимы».

-До следующей зимы, - хмыкнула Мэри, и, достав костяную ложку, сказала: «Я тебе больше

оставлю, а то вон – что-то ты похудела, и бледная такая. Ты как себя чувствуешь?»

-Хорошо, - обреченно ответила Энни, сглотнув, избегая взгляда матери. Большие,

лазоревые глаза пристально посмотрели на нее, и Мэри, ничего не говоря - принялась есть.

Она лежала, баюкая младшую дочь, подперев голову рукой. Энни спала, и Мэри,

наклонившись, едва коснувшись губами ее щеки, прошептала: «Ну, что ты, доченька? Что с

тобой, милая?».

Девушка вздохнула, и, заворочавшись, натянула на себя медвежью шкуру. В палатке было

тепло, даже жарко, и Мэри, устроив Марту под боком, в который раз подумала:

-А если Николас не вернется? Энни и Джон сами не дойдут до океана, да и не отпущу я их,

опасно это. Пожениться бы им, конечно, но заставлять, же не будешь, нельзя так, а к Энни

вон – зимой уже свататься приезжали, с запада. Ну да я отказала, мол, отец у девочки

только недавно умер, не положено так, по нашим обычаям, но все равно, - Мэри сжала зубы,

- нельзя ее тут оставлять. Пусть едет в Англию, к бабушке под крыло. Там усадьба, земли –

пусть девочка дома живет.