o 0a115616b968c99b

листьев и рассмеялась: «В комнату поставим, красиво будет».

-Рисовал, - Степа соскочил с перил и вдруг сказал, усмехнувшись, глядя в синие глаза

сестры: «Уже обратно в Амстердам хочется?»

Марья посмотрела на шпиль церкви и презрительно сморщила нос: «Такая глушь! Ты же сам

слышал, дядя Иосиф рассказывал о Лондоне, и о Японии. Вот туда я бы хотела поехать, -

мечтательно сказала Марья, подбрасывая носком туфли камешек. «Или в Новый Свет».

-Вот выйдешь замуж за Элияху, - Степа усмехнулся, - и уезжайте, он мне говорил, что в этих

новых колониях, на севере Нового Света, евреям можно свободно жить. А врачи везде

нужны, и акушерки - тоже.

Марья густо покраснела и пробормотала: «С чего ты взял, что выйду, и вообще – до этого

долго еще».

-Ну, - брат забрал у нее букет и пожал плечами, - не так уж, время-то быстро летит. Ты,

главное, - он подмигнул сестре, - меня не забудь пригласить, или нельзя будет?

-Ерунду не говори, - сердито велела Марья, и вдруг, рассмеявшись, закрыла глаза.

Девочка сидела в большом кресле, сложив руки на коленях, откинув голову с заплетенными,

каштановыми косами, глядя на троих мужчин напротив.

-Случай, конечно, редкостный, - наконец, сказал тот, что сидел посередине. Он отложил

письмо. «У меня нет причин не доверять раву Горовицу, он все-таки опытный человек,

мудрый, но...»

-Исаак, скажи им, - услышала Марья шепот сзади. Дон Исаак откашлялся и произнес: «Мы,

разумеется, согласны, уважаемые раввины. В общем, как я понимаю, - он посмотрел в

сторону стола, - пока достаточно, чтобы дитя жило в еврейской семье».

Кто-то из раввинов вздохнул, и, обратившись к Марье, сказал: «Вот только зачем это тебе,

деточка?»

-Затем же, зачем и праотцу нашему, Аврааму, - отрезала она и добавила: «Вы не бойтесь, я

никому ничего не скажу. Меня рав Хаим еще там, в Кракове, предупредил, что надо держать

язык за зубами».

-Ну, - начал мужчина, и Марья прервала его: «А я с нищими и ворами жила, так что порядки

эти знаю».

-Хорошо, хорошо, деточка, - раввин закивал головой. «Ну, идите, - он поднялся, - больше у

нас вопросов нет. Через три года встретимся, деточка, когда тебе двенадцать исполнится».

Марья с достоинством сказала: «Спасибо», и, взяв руку доньи Ханы – пошла к двери.

-Деточка, - услышала она голос сзади, - а рав Авраам, покойный отец госпожи Мендес де

Кардозо – он кем тебе приходится?

-Троюродный брат моей бабушки, - гордо ответила Марья, и кто-то из раввинов, глядя на

захлопнувшуюся дверь, вздохнул: «Ну, хорошо, что хоть пистолет не вытащила, а то мне

рассказывали там, на Святой Земле, об этом раве Аврааме».

Федор посмотрел на жену, что сидела с книгой в кресле напротив и ласково спросил: «Рада,

что Петрарку купили?»

-Очень, - Лиза полистала маленький, изящный томик. «Федя, - она вдруг вздохнула, - вот и

разлетелись наши дети-то».

-Да оба вон, - рассмеялся муж, - спят без задних ног.

Лиза положила книгу на колени и, вздохнув, ответила: «Петенька на Москве, Марья в

Амстердаме останется, а Степа отдельно жить будет, он уже совсем юноша. Вот и

получается, Феденька, что мы с тобой старость вдвоем встретим».

-Сказать бы, - тоскливо подумал Федор, глядя в синие, доверчивые глаза жены. «Нет, нет,

нельзя, сначала с матушкой посоветоваться, а уж потом...»

Он поднялся, и, потянувшись, наклонившись над креслом жены, провел губами по рыже-

каштановым завиткам, что спускались на прикрытую брюссельским кружевом шею. «Не

знаю, как ты, Лизавета, а вот этот старик, - он расхохотался, и, стал медленно

расшнуровывать ее корсет, - только об одном сейчас и думает».

-Ты же в седле был, устал, - Лиза почувствовала его руки на своей груди, и, подняв лицо,

подставив ему губы, еще успела услышать: «Вот сейчас и увидишь, - как я устал».

Потом он отнес ее в постель, и, накрыв меховым одеялом, опираясь на локоть, сказал:

«Красивей тебя никого на свете нет, Лизавета. Спи спокойно».

Жена задремала, прижавшись головой к его плечу, а Федор, лежа без сна, смотря на

мерцающие огни свечей, слушал, как шумит холодный, горный ветер за ставнями.

-Виллем, - Марфа на мгновение приостановила лошадь, - ну как же это будет?

Он взглянул на бледное лицо жены и, вздохнув, перегнувшись в седле, взяв ее руку, сказал:

«Ты же говорила с Хосе и Мирьям. И с Кардозо – тоже. Все хорошо. Не волнуйся так,

пожалуйста».

Он вскинул голову, и, посмотрев на далекие очертания замка, подумал: «Давно я тут не был.

Да, с тех пор, как мы Уильяма сюда возили. Господи, двадцать один год мальчику. А внуков

от него уже и не увижу, должно быть».

-Этого ты знать не можешь, - услышал он ласковый голос жены. Она перекрестилась, и,

поправив черную, с алмазной пряжкой шляпу, вздохнула: «Ну, двинулись, милый мой».

-А девочка у Мирьям славная родилась, - женщина взглянула на еще золотой лес вдоль

дороги. «Да, вот тут мы и ехали, той зимой, когда Виллем меня с детьми в Дельфт вез. Надо

же, война, сколько лет шла, - а ничего не изменилось».

Адмирал вдруг хмыкнул и легонько рассмеялся: «Интересно, теперь, наверное, так и будет

всегда – северные провинции сами по себе, и южные – тоже. Как мы и хотели».