o 0a115616b968c99b

Внутри, на Конюшенном дворе, царила суматоха – царские сундуки грузили второпях, кое-

как, Семен Никитич Годунов, с плетью за поясом, сорванным голосом кричал: «Выносите

все, ничего им не оставляйте».

- В Лавру вы не уедете, - тряхнув его за плечо, сказал Федор.

-Там, - он показал себе через плечо, - все улицы народом запружены, возки остановят, всех

вытащат, и на части разорвут. Бросьте вы все это, - он показал на валяющийся в луже отрез

бархата, - выводите царя и семью, и везите их в усадьбу Годуновых. Запритесь там, эти, - он

кивнул в сторону Красной площади, - первым делом к винным погребам бросятся, может,

спьяну и не станут искать вас.

Годунов кивнул и тихо спросил: «А вы куда, Федор Петрович?».

- У меня тут дело одно осталось, - он помолчал, - а потом посмотрим. Сами понимаете,

Семен Никитич, не с руки мне сейчас по Москве-то гулять, уж больно заметен я. Как

успокоится все, попробуйте их в Лавру отправить, может, ночью и удастся.

Зятя он нашел в оружейной, – сэр Роберт проверял пищали.

- Возьми себе одну, - обернулся мужчина.

Федор взвесил на руке красивый пистолет немецкой работы, и, сунув его за пояс, спросил:

«Как царь?».

- Бельский на него наседает, чтобы гонцов от Боярской думы в Тулу отправить, - сэр Роберт

внезапно выругался. «Как будто это что-то изменит».

Низенькая дверь отворилась, и леди Мэри, тяжело дыша, сказала: «Там уже ворота

Фроловской башни трещат, выезжать отсюда надо».

Федор наклонился и поцеловал сестру в лоб. «Вы вот, что, - сказал он, - если все же удастся

уехать, сидите в Лавре, а еще лучше – в Ярославль их отвезите».

Мэри перекрестила его и спросила: «Ты Шуйского искать будешь?».

Брат усмехнулся. «Хоть и его невеста во время оно ко мне сбежала, однако князь Василий

Иванович человек умный, зла на меня держать не стал. Да и воевал он хорошо. Ладно, - он

высунулся в окно оружейной, - и правда, они сейчас уже во дворце будут, вон, на Троицкой

церкви все колокола звонят.

Энни, - в простом, невидном сарафане, - ждала родителей в коридоре. Федор погладил

племянницу по белокурым косам, и сказал: «Ты не бойся ничего, милая».

Девочка серьезно кивнула и ушла вниз, во двор, - держась за руку матери.

- Все, - Федор подтолкнул сэра Роберта, - на Воздвиженку не ходи, да и от нее, сегодня,

наверное, и не останется ничего. Тот кабак у ручья, на Чертольской улице, - помнишь?

Целовальник будет знать, - где я.

Зять кивнул, и вдруг, перекрестив Федора, сказал: «Храни тебя Господь».

Воронцов-Вельяминов прислушался: «Вон, стрельцы уже и оружие бросили, ворота им

открыли. Быстро, чтобы духу вашего здесь не было!»

Зять сбежал по узкой каменной лестнице, а Федор, оглядев стены, выбрав себе еще и

кинжал, - посмотрел во двор. Возков уже не было, только сундуки громоздились у стен

дворца, и откуда-то из-за кремлевской стены доносилось лошадиное ржание.

Федор немного подождал, - на Красной площади все били в набат, а потом, выскользнув из

ворот, пошел к Москве-реке.

- Да, - Болотников потянулся за флягой с водкой, - хорошо Москва погуляла, вон, трупы до

сих пор на Красной площади валяются.

Кнзяь Масальский-Рубец вытер жирные губы и отрезал себе еще кусок поросенка.

- Еще не конец, - сказал он хмуро, пережевывая мясо, - как бы эти, - он выматерился, - в

Лавру не сбежали. С Богданом Яковлевичем Бельским я встречался, - он выплюнул на стол

хрящ, - посольство Воротынского государь к руке не допустил, поздно приехали, - кривые

зубы Рубца выпятились в усмешке. «Сейчас там, в Туле, Мстиславский со вторым

посольством, присягать государю будет. В общем, кончать с этой сучкой надо, Димитрий

Иоаннович уже и на Москву хочет двинуться».

- Ну да, - Болотников рыгнул, - вон уже, и Борькино тело из Архангельского собора вынесли,

лежит там, на булыжнике, кто ни пройдет мимо – плюнуть не преминет.

- Государь велел потом его, с отродьем, на кладбище при Варсонофьевском монастыре

зарыть, - Рубец тоже выпил водки. «Ну, там самоубийц хоронят, и тех, кого на улице нашли».

- Самое им там место, - отозвался Болотников, - мы же народу скажем, что семья его ядом

себя опоила, как раз и похоронят без отпевания.

- А что Воронцов-Вельяминов? – внезапно спросил Рубец. «Сам знаешь, государь его голову

на помосте у Троицкой церкви видеть хочет».

- Пропал, как сквозь землю провалился, - Болотников выматерился. «В усадьбе городской

нет его, там хоть шаром покати, все, сука, вывез, ну и с того времени, как Пушкин с

Плещеевым грамоту читали, не видел его никто».

- Ты вот что, - Рубец потрещал толстыми пальцами, - государь Ксению эту велел не трогать,

сам знаешь.

Болотников усмехнулся. «Да уж не трону, князь, разве ж я супротив желаний государя идти

буду?».

- Это хорошо, - медленно сказал Рубец. «Потом сюда, на усадьбу мою, ее привезем – пусть

государя ждет, а он уж решит, что с ней делать. Ну а бабы, кои при ней, - про тех Димитрий

Иоаннович ничего не говорил, то забота наша».

Болотников погладил черную бороду и, помолчав, проговорил: «Не нравится мне, Василий

Иванович, что Воронцов-Вельяминов этот сбежал, ох как не нравится. Я еще в Самборе

думал – непростой он человек».