o 41e50fe5342ba7bb

романов определялись издательскими удобствами: 220 стр. или, в два тома, 440 (или 2200, как у Роллана). А у нас в журналах с

продолжениями объемы разрастались до «Войны и мира» и

«Карамазовых». «Жанр-панорама, где ничего не разглядеть; жанр, только в России не доживший до собственной смерти», писал Бирс. Двоякое написание термина подало одному коллеге

мысль различать «риторику», которая плохая, и «реторику», которая хорошая.

Точноведение «В переводе, кроме точности, должно быть еще что-то». Я занимаюсь

точноведением, а чтотоведением занимайтесь вы.

Туземец, сюземец. «Хоронил <Блока> весь город — или, вернее, то, что от

него осталось. Справлявшие на кладбище престольный

праздник туземцы спрашивали: кого хороните» (Ахм., Зап. кн., 683). Кто я? я туземец. Ср. ВСЕ (а также «мы и весь свет!» у

Андерсена).

Сыну приснился человек четырех национальностей: китаец-индус-еврей, а чет-

вертая — секретная.

Традицией

мы называем наше эгоцентрическое право (точнее, привычку) представлять себе

прошлое по своему образу и подобию. Так, средневековый человек считал, что все

твари «Фисиоло- га» созданы затем, чтобы давать ему символические уроки.

Традициона-

по С. Аверинцеву: в архаике дорефлекггивный традиционализм, от античности до

лизм

классицизма — рефлективный традиционализм, от романтизма — рефлективный

антитрадиционализм. Видимо, этот последний есть в то же время дореф- лективный

традиционализм новой формации: таковы шаблоны реализма, которые присутствуют

у всех в сознании, но считаются несуществующими. Только когда они станут пред-

метом теории, можно будет говорить, что эпоха реализма позади. Сейчас ругаются

словом «штамп»; в традиционалистском обществе, вероятно, ругались: «эх ты, новатор»?

Точка Ю. М. Лотман сказал в разговоре: «Человек — точка пересечения кодов, отсюда ощущение, что все смотрят на меня». Для

198

Ill

меня человек — точка пересечения социальных отношений, отсюда ощущение, что все смотрят сквозь меня. Разница ли это в

словах или в сути? Быть точкой пересечения отношений — это

совсем не мало, это значит — быть элементом структуры. Но

некоторым мало. («Не могу понять врачей — как они забывают

потом спасенных больных». А я понимаю.) — А Мирский писал

о Пастернаке: в «Люверс» люди — не личности, а точки

пересечения внешних впечатлений, этим он и конгениален

Прусту. — «Я еще очень склонна уважать если не людей, то от-

дельные входящие в их состав элементы» — запись Л. Гинзбург.

— Быть не точкой чужих пересечений, а самим собой можно

только на необитаемом острове, то есть трупом.

Точка Ваша новая манера — это еще точка, через которую может пройти

очень много прямых. И кривых.

Точка Нужно познать себя, чтобы быть собой, и быть собой, чтобы суметь

стать другим. Как пугающ жирный пафос точки после «быть

собой».

Уважение «Иннокентий Феодорович», писал Д. Усов.

Уважение Сонцев был представлен в камергеры на основании физических

уважений (Вяз. 8, 159).

Улица «Улица Мандельштама» — мотив от советских (по образцу

французской революции) переименований, эстетизирован- ных

уже имажинистскими переименованиями Тверской, Никитской, Петровки и Дмитровки. Раньше Мандельштама был «Переулок

моего имени» Инбер, позже — «Ахматовской звать не будут ни

улицу, ни строфу» (знала ли Ахматова, что «ее» строфу после

Кузмина уже запустил в эпос Амари?). Все это в конечном счете

от «Она Маяковского тысячу лет...»

Управление синтаксическое: «Лучше век тосковать по кого любишь, чем жить с

кого ненавидишь» (Лабрюйер).

Ум Ф. Г. Орлов (тот, 1741 — 1796) говорил: ум хорошо, два лучше, но

три с ума сведут (Грот, Держ, 1, 507).

Упрощенность Право научной популяризации на упрощенность: нельзя бранить

глобус за то, что на нем не нанесена река Клязьма. А от

199

З А П И С И

и

в ы п и с к и

нынешнего Исидора Севильского требуется именно глобальная

ясность.

♦Указатель — важнейшая часть научной книги, и его непременно должен

составлять сам автор, даже если книгу писал не он» —

английская сентенция.

200

Ill

Указатель Редактировали указатель к 1-му тому «Ист. всемирной литературы», одни трудности вычеркивали, другие приводили к знаменателю.

Вот когда оценишь Вельфлина, призывавшего к истории

искусств без имен (ленился!), и когда хочется примкнуть к

Морозову и Фоменко, чтобы всех однофамильцев считать

одним человеком.

Л Т. Фоменко был деструктивистом от истории, когда о деструктивизме от