o 41e50fe5342ba7bb

«Литературных памятниках». Не обходилось без сопротивления. Комментируя Овидия, я перед примечаниями к каждой элегии написал, как спокон века писалось при

комментариях к латинскому подлиннику: «Обращение (стихи такие-то), описание

своих забот (такие-то), отступление с мифом о Медее (такие-то)» итд Редактор (а это

был лучший редактор над «Литпамятниками» за тридцать лет) возмутился: «Это

неуважение к читателю: может быть, вы и к «Погасло дневное светило» будете со-

ставлять такое оглавление?» Я подумал: а почему бы нет? — но, конечно, пришлось

отступить, а сведения об овидиевской композиции вводить в комментарий обходными

маневрами. Бывают эпохи, когда комментарий — самое надежное просветительское

средство. Так, Кантемир снабжал свои переводы Горация (а Тр>едиаков- ский —

Роллена) примечаниями к каждому слову, из которых складывалась целая

подстраничная энциклопедия римской литературы и жизни.

Комментарий хорош, когда написан просто. Мне помогало прямолинейное

мышление — от природы и от советской школы. Однажды шла речь о том, что ан-

тичная культура была более устной, чем наша: читали толь

354 ко вслух, больше запо-

VI

минали наизусть, чтили красноречие итд. Я сказал: «Это оттого, что античные свитки

нужно было держать двумя руками, так что нельзя было делать выписки и приходилось

брать памятью». С. С. Аверинцев очень хорошо ко мне относится, но тут и он

взволновался: «Нельзя же так упрощенно, есть же ведь такая вещь, как Zeitgeist» итд.

Наверное, есть, но мне она доступна лишь через материалистический черный ход.

Однажды я говорил студентам, как от изобретения второй рукояти на круглом щите

родилась пешая фаланга, а от нее греческая демократия; а от изобретения стремени —

тяжеловооруженная коннипа и от нее феодализм. Я получил записку: «И вам не стыдно

предлагать такие примитивно марксистские объяснения?» Я сказал, что это домыслы

как раз буржуазных ученых, марксисты же, хоть и клялись материальной культурой и

средствами производства, представляли их себе очень смутно. Кажется, мне не

поверили.

В разговоре с маленькими упрощение позволительней. Я написал детскую книжку

«Занимательная Греция». У Мольера педант говорит: «Я предпринял великое дело: З А П И С И И В Ы П И С £ И -

переложить всю римскую историю в мадригалы»; а я — всю греческую историю в

анекдоты. (О технике греческого анекдота я всю жизнь мечтал написать исследование, но написал только две страницы — в преамбуле к одному комментарию.) Писал я для

среднего школьного возраста, знающего о Греции ровно столько, сколько написано в

учебнике Коровкина; потом прочитал несколько глав перед студентами — им

оказалось интересно; потом перед повышающимися преподавателями — им тоже

оказалось интересно. Философы говорили: «Все очень хорошо, но про философию, конечно, слабее»; искусствоведы говорили: «Все очень хорошо, но про искусство, конечно, слабее»; я заключил, что вышло как раз то, что нужно. Может быть, поэтому, а может быть, по чему другому книжка прождала издания четырнадцать лет. Я думаю, что это самое полезное, что я сделал по части античности.

Античность не для одного меня была щелью, чтобы спрятаться от современности. Я

был временно исполняющим обязанности филолога-классика в узком промежутке

между теми, кто нас учил, и теми, кто пришел очень скоро после нас. Я постарался

сделать эту щель попросторнее и покомфортнее и пошел искать себе другую щель.

СТИХОВЕДЕНИЕ

Стиховедение и стихи, алгебра и

стихия — что дает «поэтическая

наука» стиху? Изучение поэзии помо-

гает ли вам лучше «понимать» и

«чувствовать»поэзию?

Из анкеты

Меня спросили: зачем мне понадобилось кроме античности заниматься стиховедением.

Я ответил: «У меня на стенке висит детская картинка: берег речки, мишка с восторгом

удит рыбу из речки и бросает в ведерко, а за его спиной зайчик с таким же восторгом

удит рыбу из этого мишкиного ведерка. Античностью я занимаюсь, как этот заяц, — с

материалом, уже исследованным и переисследованным нашими предшественниками. А

стиховедением — как мишка, — с материалом нетронутым, где все нужно самому

отыскивать и обсчитывать с самого начала. Интересно и то и другое».

В эвакуации, где было нечего читать, случился номер журнала «Костер» (кажется, 1938, 1), а в нем две страницы литконсультаций юным авт

355 орам — по некоторым

•

VI

признакам, Л. Успенского. Одна страница — по прозе; там цитировался самый

гениальный зачин, какой я знаю: рассказ назывался «Сын фельдшера», а первые фразы

были: «Отец сына был фельдшер. А сын отца был сын фельдшера». Другая — по