o 746a5c7ff3383046

приблизительно так, было почти всюду у моих знакомых: их квартиры так же, как и

моя, не отличались хорошею обстановкою и даже элементарным комфортом

отчасти потому, что их хозяева были люди молодые, еще не обеспечившие себя

постоянным заработком, отчасти по принципу того времени жить как можно

проще.

Несмотря, однако, на общественное оживление, реакция давала чувствовать себя

на каждом шагу. Приходит, бывало, кто-нибудь и сообщает о новых арестах,

ссылках, о кровавых усмирениях крестьянских движений3 в различных местностях

России, о жестокостях, происходящих в Польше при усмирении восстания, о новых

правительственных репрессиях. Узнав множество подобных новостей, на одной из

вечеринок рассуждали о том, какое движение произошло бы в России, как быстро

умерило бы правительство свой произвол, если бы возможно было поднять мятеж

среди огромного числа раскольников и сектантов4. Молодежи казалось, что те и

другие в качестве оппозиционного элемента, весьма внушительного уже по своей

численности, сумели бы дать почувствовать правительству, что во второй половине

XIX века нельзя угнетать так безнаказанно. С этою мыслью соглашались все; при

этом многие указывали на то, что для правительства было бы еще более

чувствительно, если бы одновременно с раскольниками можно было поднять и все

Поволжье 5. Некоторые даже детски наивно утверждали, что осуществление такого

плана не представит особенных затруднений, если бы только нашлось несколько

очень умных голов, которые взялись бы организовать это дело.

Кстати замечу, что не только у молодежи, но и у зрелых образованных людей того

времени существовала непоколебимая вера в чудотворную силу человеческого ума:

все невзгоды и затруднения, экономические неурядицы, накопившиеся веками на

нашей родине, как результат сложных и печальных исторических условий, казалось

возможным быстро уничтожить, если только за лечение этих недугов взялись бы

очень умные люди. Уму придавали всесильное, всеобъемлющее значение. Ложь,

воровство, взяточничество и всевозможные пороки считали прежде всего

последствием глупости и умственной неразвитости. Вполне умный человек, по

понятиям весьма многих людей того времени, не будет притеснять слабого уже

потому, что это не расчетливо, невыгодно для него самого: слабого он может

сделать полезным даже для своих возвышенных целей. Подлецом быть невыгодно:

вполне умный человек бывает им разве в самых исключительных случаях. Подлец

-- прежде всего дурак. Иногда кто-нибудь возражал: "А Бэкон Веруламский6,

знаменитейший мыслитель и философ, оказался же простым взяточником..." -- "Это

было бог знает как давно!.. Что-нибудь подобное может случиться с одним из

современных мыслителей разве в виде исключения, а исключения допускаются

даже в грамматических правилах!" Чем более знаний приобретал человек, тем

более нравственным авторитетом он пользовался. Истинно образованный человек,

как думали тогда, обладал в то же время и чутко развитою совестью. Поступок,

доказывавший благородство, добрую душу, сердечную деликатность, истинное

сочувствие к ближнему, считали результатом ума, всесторонне развитых

умственных способностей, сообразительности и правильно понятой личной

выгоды. Чувство было не в авантаже, ему придавали ничтожное значение, а

проявление его даже осмеивали: "Вот вы и рассиропились!" -- эту фразу тогда

нередко можно было слышать.

Когда осенью 1863 года из деревень и дач все снова съехались в свои насиженные

петербургские гнезда, необыкновенное оживление в интеллигентных кружках сразу

дало себя чувствовать. Кого только ни приходилось посещать в это время, всюду

шли толки о романе Чернышевского "Что делать?". Хотя печатание его закончилось

летом (1863 год)7, но жившие вне столицы не успели еще его прочитать; зато теперь

не могли наговориться о нем.

В настоящее время трудно представить себе, какое огромное влияние имел этот

роман на своих современников. Его обсуждали не только в собраниях, специально

для этого устраиваемых, но редкая вечеринка обходилась без споров и толков о тех

или других вопросах, в нем затронутых.

Как после выхода в свет романа "Что делать?", так еще чаще впоследствии,

критики и читатели указывали на большие его недостатки: на то, что действующие

лица в нем являются людьми без заблуждений и увлечений, без ошибок и страстей.

Жизнь их идет удивительно гладко, ровно, без потрясений и драм, без испытаний и

соблазнов, без тяжких страданий: с их уст никогда не срываются проклятия судьбе,

их сердца не разрываются от боли и муки, их души не омрачаются ненавистью,

злобою, завистью, отчаянием. Это какие-то особенно трезвенные люди,

удивительно уравновешенные и счастливые. Другие наиболее крупным

недостатком романа считали то, что действующие лица зачастую находятся в

противоречии с жизненною правдою, что их отношения между собой грешат

неестественностью, что тенденция сквозит почти во всех их разговорах, решениях,

поступках, что, наконец, это произведение не роман в том смысле, как это принято

понимать, а публицистический трактат, написанный на социально-общественную