o 8b191ad8675a2039

Тео. «Маменька говорит, что Федька на золотой кровати родился…

- Из чистого золота? – спросили в один голос близнецы.

- Ну да, - лениво сказал Федор, - у султана других нет», и не удержавшись, рассмеялся. Тео

тоже захохотала.

Близнецы насупились.

- Ну ладно, ладно, - так вот, а я родилась, как такой мороз был, что птицы на лету падали. На

медвежьей шкуре меня матушка рожала, – завершила рассказ девочка.

- Как интересно! – протянул Майкл. «А мы только тут сидим, в Лондоне были, и все».

- Ну, у вас же батюшка вона – и в Новый Свет ходит, и в Африку – пожала плечами девочка.

- То батюшка, а то мы, - вздохнул Ник. «Хотел бы я на настоящем корабле побывать!»

- Мы в Венецию, когда плыли, по морю Средиземному, то у нас большой корабль был. А в

самой Венеции – там лодки, гондолы называются, - Тео вдруг, оживившись, сказала: «Там на

конях не ездят, там только пешком, или на лодке».

- А тебе где больше всего понравилось? – спросил Майкл.

Девочка подумала и улыбнулась. «А мне везде хорошо – главное, чтобы матушка рядом с

нами была. Вот сейчас родит она – летом в Европу поедем».

- А как же мы? – нижняя губа Майкла задрожала, а Ник уставился в окно, избегая взгляда

Тео.

- Да мы ненадолго, - уверила она близнецов. «Побудем там, и потом вернемся, учиться же

надо. Давайте, может, поспим, а то вон – Лиза спит уже, да Федька уже зевает».

Мальчик и вправду дремал, прижавшись к боку сестры, и обнимая одной рукой Лизу. Тео

пристроилась рядом с ними, и вздохнула. Первый раз она увидела его так близко, первый

раз он у нее что-то попросил. Она же, как дура, раскраснелась и только шептала что-то.

«Стивен», - сказала она тихо, одним дыханием, и, улыбаясь, закрыла глаза.

Скоро вся детская спала, а наверху, в комнате Маши, ее невестка прижалась щекой к

холодному лицу роженицы и сказала – твердо, уверенно:

- Маша, ты держись. Все будет хорошо, Степан за врачом поехал.

Ресницы Маши дрогнули, она с трудом вдохнула и сказала: «Марфа, обещай, что дитя мое

не бросишь».

- Да ты сама его завтра к груди приложишь, - попыталась возразить ей невестка.

- Обещай, - смертным, еле слышным шепотом потребовала женщина.

Марфа кивнула и взяла ее за руку – и так и держала, слушая, как в окна бьется сырой,

зимний ветер.

Дверь Машиной опочивальни отворилась, и Степан очнулся. Привезя хирурга, он заснул

прямо в кресле – сейчас, поднявшись, он с ужасом увидел окровавленные пальцы врача. На

длинном холщовом фартуке виднелись алые, свежие брызги.

-В общем, так, - сухо сказал хирург, остановившись перед ним. «Поворот нам не удался,

схваток у вашей жены уже часа два, как нет, ребенок не двигается».

-Что теперь? – измученно спросил Ворон.

-Теперь, - из полуоткрытой двери донесся низкий, звериный стон, и Степан похолодел – то

была Маша. «Теперь, - продолжил врач, - надо действовать быстро. Либо мы расчленяем

ребенка, - инструменты у меня все есть…

-Как расчленяем? – Степан смотрел в светлые, смертельно уставшие глаза врача.

-На части, - зло ответил тот. «В таком случае, то, что останется, легче будет вытащить, и у

вашей жены, может быть, еще будут дети. Хотя я не уверен».

-А если не…? – он не в силах был повторить это слово.

-Тогда можно сделать операцию, - устало ответил хирург. «Но ваша жена ее не перенесет –

после такого не выживают. Она и так почти без сознания, однако, сердце у ребенка еще

бьется, как ни странно. Решайте, и быстро – иначе умрут оба. Ну?».

-Я не знаю, - сказал Воронцов и уронил голову в ладони. «Я не знаю».

-Степа, - раздался из-за двери стон. Воронцов поднял голову и посмотрел на врача. Тот

вздохнул и сказал: «Хорошо, раз вы не можете решить, пусть это сделает ваша жена –

слышите, она очнулась».

Степан остановился на пороге - пахло кровью, на полу валялись простыни – с уже

подсыхающими, темными пятнами. Он увидел, как Маша приподняла веки, и, встав на

колени рядом с постелью, нашел ее руку – чтобы не уже не отпускать. Он прижимался к ней

лицом, не слыша, не умея ни видеть, ни говорить, не понимая ничего – и только молясь,

чтобы ладонь ее оставалась теплой, как можно дольше.

Боль была такой, что, казалось, - тело рвется на части. Маша еле видела, комната мутилась

перед глазами. Она посмотрела на Марфу. Зеленые глаза невестки при свече казались

золотыми. Та, сжав ее руку, сказала: «Что, милая?».

-В кабинете у меня, в Евангелии моем, письмо для Пети, передай, - одними губами

попросила Маша. «И не говори…, пока он не прочтет». Марфа кивнула.

-Что… - Маша помедлила, - ребенок…».

Врач наклонился над ней – мертвенно бледной, с изорванными в кровь, посиневшими

губами. «Леди Мэри, - сказал он, - сердце у ребенка пока бьется. Мы можем убить его, -

тогда вы останетесь живы. Или оперировать вас – тогда вы умрете».

Маша закрыла глаза и кивнула: «Пусть…ребенок». Марфа увидела, как дергается ее нежное,

белое горло – «ровно птица», - подумала женщина.

Степа…- тихо позвала Маша.

Он почувствовал ласковое касание ее пальцев. «К мальчикам…- задыхаясь, сказала жена,

«не будь строгим, Степа. Они хорошие у нас. И это дитя…тоже».

-Не плачь, - сказала она, почувствовав влагу на своей руке. «Не плачь, любимый мой.

Прости меня».