o 8b191ad8675a2039

-Так в третий раз он начал, говоря.

«Там, - продолжал он мне, благоречивый, -

Я так окреп, господень труд творя,

Кто, добавляя к пище сок оливы,

Легко сносил жары и холода,

Духовным созерцанием счастливый».

Он внезапно, до боли, до крови, прокусил губы, и стиснул в руке розарий. Наставник

поднялся с колен и мягко кашлянул – пора было идти работать.

По дороге он выпил колодезной воды, и взял с подноса, выставленного в галерее, кусок

хлеба – такая же трапеза подавалась и вечером, и только по праздникам к ней добавляли

немного овощей.

Монах немного постоял, чуть ежась от утреннего холодка, что проникал под власяницу и

белоснежную рясу с капюшоном, чтобы была надета поверх нее. Солнце едва золотило

вершины гор, здесь, в узкой, еще мрачной долине было сыро, и зелень лесов была укутана в

мокрый, клочковатый туман.

«Сначала – огород», - вздохнул он. Каждый клочок земли тут был отвоеван у горы с боем,

еще во времена святого Петра Дамиани, самого известного из здешних отшельников. Монах

провозился с грядками до полудня, шепча про себя Псалмы, и только смывая грязь с рук,

вглядываясь в тропинку, что вилась вверх к воротам аббатства, он увидел на ней знакомую

фигуру.

Они обнялись – отшельник и отец Уильям Аллен.

-А ты тут окреп, - сказал Аллен, рассматривая высокого, широкоплечего монаха. «Ну

конечно, свежий воздух, физический труд, пост и молитва. В Дуэ ты выглядел менее

здоровым, дружище. Помнишь, я же тебя еще там уговаривал сан принять, - Аллен

улыбнулся.

Монах провел его в библиотеку. Было тихо и прохладно, в раскрытые на галерею окна

вливался запах хвои, смешиваясь с ароматами чернил и книжной пыли.

-Следующим летом тебя рукоположат, вопрос решенный, - сказал Аллен, усаживаясь. «Я

смотрю, ты «Сумму Теологии» читаешь, готовишься».

Красивые губы монаха чуть улыбнулись, и он глубже надвинул на лицо капюшон. «Его

Святейшество тебя предполагает в Новый Свет послать, - небрежно сказал Аллен. «Так что

в январе ты отсюда поедешь в Испанию, подучишь язык немного, - к тому времени твой обет

закончится, не так ли?

Монах кивнул.

-Ну вот, - Аллен хотел было откинуться назад, но вовремя вспомнил, что сидит на грубой

деревянной скамье без спинки. «В Мадриде рукоположат тебя, у иезуитов, и летом

отплывешь из Кадиса».

Длинные ресницы монаха опустились и он сцепил смуглые, изящные пальцы.

-А в Ирландию нам тебя отправить не разрешили, - кисло сказал отец Уильям, - впрочем,

там пока такой позор получается, что лучше и не рассказывать. Не слышал ты? Да откуда, -

ответил сам себе Аллен, - вы же тут на горе сидите, в полном одиночестве.

Монах со значением взглянул на уже опускающееся над горизонтом солнце. «Ну, не буду

отвлекать тебя, - заторопился Аллен, - я в Урбино еду, в университет, лекции читать, и не

мог тебя не навестить. Когда еще увидимся».

Он перекрестил товарища и вдруг сказал: «А все же я рад, что ты решился. Знаешь, как Его

Святейшество говорит: «Нам не хватает умных и надежных людей». Так что смотри, может,

и кардиналом еще станешь».

Монах проводил Аллена до ворот и помахал ему на прощанье. Уже спускаясь вниз,

священник вдруг обернулся и увидел, что монах сбросил капюшон. Темные, чуть тронутые

сединой волосы шевелил легкий ветер, простой медный крест на шее сверкал в лучах

раннего заката.

-Храни тебя Господь, - пробормотал Аллен.

Монах закрыл тяжелые ворота и, оглянувшись, прошел в церковь. Там было пусто, горело

всего лишь несколько свечей. Он опустился на колени и, уронив голову на скрещенные руки,

долго стоял так – не двигаясь, только перебирая розарий.

Пролог

Венеция, осень 1578 года

Темноволосый, голубоглазый мальчик проснулся и несколько мгновений лежал,

рассматривая потолок. Потолок был старый, знакомый – за время сна ничего не изменилось.

Он потянулся, - томно, - зевнул, и поднялся в своей колыбели. Мамы рядом не было, но

пахло ее запахом – что-то холодное, щекочущее ноздри, сладкое.

Мальчик чихнул и позвал: «Мама!»

Она тут же появилась на пороге детской, и мальчик улыбнулся, протянув к ней руки.

-Счастье мое! – мама склонилась над кроваткой и потерлась щекой – мягкой, теплой, о его

щеку. «Выспался, мой птенчик?»

-Ага, - он кивнул и залез к ней на руки. Холодным, сладким, приятным запахло еще сильнее.

«Папы нет?», - спросил мальчик, прижимаясь лицом к плечу матери.

-Скоро приедет, - вздохнула она, неся его в гостиную. Мальчик оглянулся вокруг и спросил,

указывая на закрытую холстом мебель: «Почему?».

Мать устроилась в большом кресле, умостив его на коленях. «Потому что мы едем к папе», -

сказала она серьезно. «В Лондон».

-Лондон? – мальчик склонил голову, прислушиваясь к знакомым звукам. «Венеция нет?» -

спросил он, немного грустно.

-Мы будем приезжать в гости, - мать пощекотала его, и мальчик залился смехом. «В Лондоне

река, - сказал он, - как тут».

-Правильно, мой хороший, - улыбнулась мать, и ребенок вдруг сказал, глядя на нее: «Ты

красивая, как Венеция».

-Милый мой, - в уголке карего глаза вдруг показалась маленькая слезинка. «Как же я тебя

люблю!» - прошептала она.

-Есть, - вдруг сказал мальчик. «Есть хочу!».