О бихевиоризме

Ранние научные законы дополняли естественные условия физического мира. Крестьянин, вскапывающий землю лопатой, или каменщик, воздвигающий камень при помощи шеста, управлялись условиями, связанными с рычагами: земля или камень поддавались легче всего, если сила прикладывалась как можно дальше от точки опоры. По этой причине лопаты и шесты делались длинными, и некоторые знания, похожие на стих кузнеца, возможно, использовались для обучения новых работников тому, как выбирать и где хвататься за лопаты или шесты. Более формальное изложение закона рычага позволяло использовать этот принцип в ситуациях, когда ситуативное поведение было маловероятным или невозможным.

Различия в мыслительных процессах объясняются очевидной разницей между законами науки, религиозными или государственными. Говорят, что первые просто открыты, а вторые просто «созданы», но разница не в самих законах, а в условиях, которые эти законы описывают. Религиозные и государственные законы кодифицируют условия подкрепления, поддерживаемые социальной средой. Законы науки описывают условия, которые преобладают в окружающей среде совершенно независимо от каких-либо преднамеренных действий человека.

Изучая законы науки, человек способен эффективно вести себя в условиях необычайно сложного мира. Наука выводит его за пределы личного опыта и дефектной выборки природы, неизбежной в течение одной жизни. Она также ставит его под контроль условий, которые не могли играть никакой роли в формировании и поддержании его поведения. Человек может бросить курить из-за правила, выведенного на основе статистического исследования последствий, хотя сами последствия слишком отдалены, чтобы иметь какой-либо подкрепляющий эффект.

Ситуативное поведение в сравнении с поведением, контролируемым правилами

Правила обычно усваиваются быстрее, чем поведение, формируемое описываемыми ими условиями. Большинство людей могут быстрее выучить инструкцию «Надавите на рычаг коробки передач перед тем, как перевести его в положение заднего хода», чем само движение переключения, особенно если рычаг двигается с трудом или если в других автомобилях, знакомых водителю, на него давить не нужно. Правила облегчают получение выгоды из сходства между условиями: «Эта коробка передач работает так же, как в BMW». Правила особенно ценны, когда условия сложны, непонятны или по какой-либо другой причине не очень удобны.

Человек может использовать правила языка, чтобы говорить правильно, если он не был достаточно хорошо знаком с вербальной общностью. Например, при изучении второго языка он может найти подходящие ответы в словаре с двумя языками и соответствующие правила в грамматике. Если эти вспомогательные средства достаточны, он может говорить правильно, но без словаря и грамматики он был бы беспомощен, и даже если бы он запомнил их оба, он все равно не знал бы языка в том смысле, который будет обсуждаться в следующей главе.

Человек, выполняющий указания, слушающий советы, внимающий предупреждениям или подчиняющийся правилам или законам, не ведет себя в точности как тот, кто непосредственно подвергся воздействию условий, потому что описание этих условий никогда не бывает полным или точным (оно обычно упрощается для того, чтобы его было легко преподавать и понимать) и потому что сопутствующие условия редко поддерживаются в полном объеме. Подмастерье, который работает с мехами просто потому, что ему за это платят, не работает так, как если бы он непосредственно зависел от состояния огня. Вождение автомобиля путем следования инструкциям отличается от поведения, окончательно сформированного движением автомобиля по шоссе. Говорить на языке с помощью словаря и учебника грамматики совсем не то же самое, что говорить на нем, находясь в вербальной общности. Чувства, связанные с этими двумя видами поведения, также различны, но не они объясняют разницу в поведении.

Контроль, осуществляемый с помощью указаний, советов, правил и законов, очевиднее, чем контроль, осуществляемый самими непредвиденными обстоятельствами, отчасти потому, что он менее изощрен, и кажется, что последний означает больший личный вклад и внутреннюю ценность. Делать добро, потому что его подкрепляет добро других, почетнее, чем по требованию закона. В первом случае человек чувствует благорасположение, во втором – он может испытывать не более чем страх перед наказанием. Гражданская добродетель и благочестие предназначены для тех, кто не просто следует правилам. Это обязательно происходит, когда условия не анализировались – когда, как в поэзии или мистицизме, о них говорят как о невыразимых.