o c24ec28d571a6d65

себя. Ну что ж от единого поцелуя будет – ничего. Как же это можно – такой жестокой быть,

вона, чуть не плачет он».

-Ну, разве если разок только, - пробормотала Федосья, закрывая вспыхнувшее лицо

рукавом.

«Молодец, - похвалил себя Кольцо. «Теперича не торопись, девка сторожкая, целку

бережет, матерью вышколена. Оно и хорошо, - будет жена верная и покорная, как оной и

положено».

Он медленно, нежно поцеловал вишневые, пухлые губы боярышни. Та задрожала вся. «В

первый раз-то целуется, - усмехнулся про себя атаман, - не умеет ничего еще. Оно и славно,

я таких девок люблю, обучу, как мне надобно».

-Понравилось? - тихо, ласково спросил он, оторвавшись от ее губ.

Девушка только кивнула и опустила голову, спрятав глаза. Воротник сорочки приоткрывал

смуглую, высокую шею, и, Кольцо, взяв ее за руку, - боярышня оной не отняла, - прижался

губами к ее гладкой коже.

-Иван Иванович! - та, было, попыталась отодвинуться, но атаман положил ее ладошку куда

надобно, и с удовлетворением увидел, как взлетели вверх красиво изогнутые, темные брови.

-Это что? – наивно спросила Федосья.

«Господи ты, Боже мой, - чуть не застонал Кольцо, а вслух сказал: «Оное бывает, коли

рядом с такой, как вы Федосья Петровна, сидеть, коли целоваться так, как целовались мы.

Вы, может, посмотреть, хотите?».

Та зарделась вся, до кончиков нежных, маленьких ушей, и тихо прошептала: «Разве только

одним глазком».

Ее зеленые глаза распахнулись от изумления и Федосья, сглотнув, сказала: «Маменька

меня учила, что так бывает, но я, я…- она не закончила и опять покраснела – еще гуще.

-А ведь вы мне можете сладко сделать, Федосья Петровна, - грустно сказала атаман, - но

ведь не захотите, наверное. Я же вас и пальцем не трону, вот те крест.

-Я не умею, - опустив взгляд, сказала девушка. «Не понравится вам».

«А ну терпи, - приказал себе Кольцо, - недолго осталось». «Понравится! – горячо уверил он

девушку. «Да я о сем и мечтать не мог, Федосья Петровна!».

Он положил ее ладошку куда надо, и сцепил, зубы, - делать она, действительно, ничего не

умела.

-Вам хорошо? – озабоченно спросила Федосья Петровна.

-Очень, - уверил ее Кольцо и молящее сказал: «Ежели б я мог хоша раз на вас

посмотреть…».

Он сбросил рубашку и продолжил: «Вы ж на меня смотрите…».

Девушка вздохнула и приспустила сорочку, немного ее расстегнув. Кольцо увидел начало

высокой, смуглой груди и, помедлив, сказал: «Красивей вас, Федосья Петровна, никого на

свете нет!»

Боярышня покраснела и пробормотала: «Неправда это!»

-Да разве ж я б мог вам неправду сказать! – горячо воскликнул Кольцо. «Никогда в жизни я

бы оного не сделал! Ну, хотите, я вас всю – с головы до ног, - расцелую, и более ничего не

надо мне!»

-Только поцелуете? – жалобно спросила Федосья.

-Конечно! – искренне ответил атаман.

Девушка вздохнула и стала расстегивать сарафан. «А ну потерпи еще! – приказал себе

Кольцо. «Недолго осталось».

Соски у нее были вишневые и острые, живот – смуглый и плоский, ноги - длинные, и вся она

– несмотря на рост, - под стать Кольцу, и стройность, была мягкая, будто пух.

Нацеловавшись вдосталь, - боярышня покраснела аж красивой, с острыми лопатками,

спиной, - он шепнул: «Давайте, Федосья Петровна, я вам тоже сладко сделаю, хочется же

вам».

-Невместно же, - слабо сказала боярышня, но Кольцо закрыл ей рот поцелуем и тихо

ответил: «Так пальцем же, что ж от пальца-то будет? Ничего, Федосья Петровна».

Она была вся горячая и влажная, и Кольцо с удивлением услышал слабый, низкий стон.

«Если Федосью Петровну обучить, как следует, - усмешливо подумал атаман, - и не скучно с

ней будет. Ну, ничего, дорога за Большой Камень долгая, как раз времени хватит».

-Федосеюшка, - ласково прошептал он, - пусти к себе, хоша на ненадолго, вот те крест,

ничего делать не буду, просто полежу, и все».

Боярышня неразборчиво что-то проговорила, и Кольцо, устроив ее удобнее, развел в

стороны длинные, стройные ноги. «Вот так, - усмехнулся он, нажимая посильнее и целуя ее

– глубоко, долго, - вот так, боярышня!»

Федосья внезапно очнулась – боль была короткой, но острой, - и поняла, что жизнь ее

сейчас разделилась на две части. Там, за дверью сеновала, в сияющем закате, ее более

никто не ждал – она осталась одна, и никто на всем белом свете не смог бы ей сейчас

помочь. Она откинула голову назад и заплакала – быстрыми, горячими слезами.

С ней было хорошо, - подумал Кольцо, - она была сладкая, горячая, тесная, - пока еще. В

конце она закусила пухлые губы, сдерживая крик.

Он вытерся сеном и привел ее в порядок. Боярышня сжалась вся в комочек, и всхлипывала,

уткнувшись лицом в сгиб локтя. Он лег рядом и поцеловал нежную шейку – сейчас надо

было поласкаться.

-Обесчестили вы меня, - сквозь рыданья сказала Федосья. «А ведь обещали, клялись…».

Кольцо чуть не рассмеялся вслух, но вовремя себя одернул. «Так Федосеюшка, - ответил он,

целуя ее, - ты ж такая сладкая, ну не удержался я, ну прости, милая. Ничего, сейчас венцом

это дело покроем – и бояться нечего».

-Ведь сговорена я, Иван Иванович, - расплакалась Федосья. «Обещана ж я, говорила я

вам…».