o c24ec28d571a6d65

десяти раз проверять все надо. Тут народ такой – вороватый сверх меры, особливо, когда

деньги не свои, а казенные».

Он вдруг прервался и, взглянув на серебристую ленту Яузы, ворчливо сказал: «Чертежи-то,

кои я тебе сделать велел – ты дома их приготовь, небось, по матушке соскучился-то? Да и

поешь там хоть вволю».

-Спасибо, - усмехнулся Федор, положив большую, не детскую руку на грубое дерево лесов.

-Вот так крутишься – с жердями, с речушками, с ворами всякими, с дураками из Каменного

приказа, - тихо сказал Конь. «А потом, как леса снимаешь, назад отходишь, и думаешь –

Господи Всемогущий, ну неужто это я построил? Ведь не было ничего тут, а потом я пришел,

и придумал, - как оно будет. И стало так».

-Да, - тихо проговорил мальчик, и еще раз повторил: «Спасибо вам, Федор Савельевич».

Федосья остановилась у порога старого, покосившегося сеновала и тихо позвала: «Иван

Иванович!».

-Федосья Петровна, - он стоял, прислонившись к стене, и в свете заката его глаза казались

совсем темными - будто густая синева вечернего неба. «Я цветов вам принес», - просто

сказал атаман и протянул ей огромный - будто сноп, - сладко пахнущий ворох.

-Спасибо, - Федосья зарделась и опустила глаза. «Я пришла сказать, - она вздохнула и

помолчала, - спасибо вам за грамотцу, что прислали вы, но сговорена я уже, венчаюсь

осенью».

-Вот оно как, значит, - горько проговорил Кольцо. «Ну, счастья вам, Федосья Петровна». Он

опустил голову, и Феодосия с ужасом увидела, как заблестели его глаза.

-Иван Иванович! – быстро сказала девушка. «Ну, пожалуйста! Правда, вы еще встретите

хорошую девицу, полюбите ее…».

«Ты давай, - приказал себе Кольцо, - если ее попросить, как следует, она сразу на спину

уляжется. Бабы - они такие, кого им жалко, тем и дают».

-Кого ж я встречу, Федосья Петровна, - глухо, не глядя на нее, сказал Кольцо. «Мы скоро в

Сибирь обратно - а там, кроме, стрел да сабель, встречать некого. Вот и получится, что

погибну я, а любви-то и не изведаю».

Атаман взглянул в ее мерцающие, раскосые глаза, и вдруг вспомнил остяцкую девчонку, что

держал при себе прошлой зимой. У той тоже были такие очи - ровно как у кошки, вздернутые

к вискам, только темные.

Как пришла им пора возвращаться в Кашлык, он утопил девку в проруби - путь на юг был

долгим, а Ермак Тимофеевич запрещал держать баб в стане. Девка умерла быстро – тем

более, что он пару раз ударил ее саблей по голове, - только вот ее взгляд, - черный, как

дымящаяся на морозе вода реки, - Кольцо иногда видел во снах.

Он встряхнул головой и твердо сказал: «Ну что ж, так тому и быть. Значит, судьба у меня

такая. Прощайте, Федосья Петровна, не поминайте лихом, а я, как любил вас, так и любить

буду, до смертного часа моего».

Он, было, повернулся уходить, но краем глаза заметил, как часто и взволнованно дышит

боярышня.

«Хорошо, - спокойно сказал себе Кольцо, - а теперь надо осторожно, чтобы не спугнуть».

-Иван Иванович, - жалобно сказала Федосья, - разве то моя вина…, Если б я не сговорена

была. Я ведь тоже своего нареченного люблю.

-Ну что ж, - тихо ответил атаман, - значит, повезло ему – не сказать как. Коли вы бы меня

любили, Федосья Петровна, я бы на руках вас носил, в золоте-серебре купал, в шелка-

бархаты одевал. Коли любили бы вы меня, дак счастливей меня не было бы человека на

всем белом свете. А так, - он махнул рукой, - только и остается, что умереть».

- Не надо! - Федосья внезапно уцепилась за рукав его кафтана. «Грех сие!».

-Грех, - горестно ответил Кольцо, - это человека надежды лишать, Федосья Петровна. Зачем

жить-то коли, оной нет? Ежели я вам совсем не нравлюсь, - он вдруг гордо вскинул красивую

голову, - то дело другое, однако же, показалось мне, что я вам тоже по душе пришелся, хоть

самую чуточку?

Пришлись, - краснея, сказала девушка. «Но у меня нареченный есть».

Она вдруг поежилась, запахнув душегрею. Кольцо снял с себя кафтан, оставшись в одной

рубашке, и накинул его на плечи девушке. «Там теплее, - сказал он, указывая внутрь

сеновала, - не замерзнете, Федосья Петровна».

- Ну, разве если ненадолго, - озабоченно сказала девушка, - а то мне в усадьбу надо, поздно

уже.

-Ну конечно, ненадолго, - уверил ее атаман, усмехнувшись про себя. «Нет, ночевать я с ней

тут не буду, - холодно подумал он, устраивая Федосью на сене, - хватятся еще. Целку

сломаю, и пусть идет себе восвояси, завтра сама прибежит, опосля такого ей деваться

некуда будет».

-Ну, так ежели пришелся, Федосья Петровна, - атаман сел вроде рядом с ней, а вроде - и

поодаль, глядя на играющий яркими цветами в проеме двери закат, - может, вы мне хоша

руку пожать вашу разрешите?

-Ну, если только пожать? – неуверенно сказала девушка, протягивая ему тонкие, смуглые

пальцы. Кольцо стал нежно их перебирать, и вдруг – Федосья даже ахнуть не успела, -

прижался к ним губами.

-Иван Иванович, - она потянула руку к себе, - невместно ж это!

-Теперь и умирать не страшно, - еле слышно сказал атаман, и руку – отпустил. «А если б я

вас поцеловал, Федосья Петровна, - клянусь, - более ничего в жизни мне и не надо было

бы».

«Я ж уеду – вдруг, пронзительно, подумала Федосья. «А он на смерть идет, там, в Сибири у