хочу, - он решительно натянул шапку и протянул зодчему руку: «Все, посмотрю завтра на
дыру ихнюю, думаю, до конца недели управимся-то. Может, вы и правы, отвлекусь хоша от
башни этой, - юноша хотел добавить крепкое словцо, но сдержался.
Федя вышел на Чертольскую улицу, и пробираясь между всадниками и возками, повернул
наверх, вдоль ручья, в котором бабы полоскали белье. На полпути он остановился, и,
посмотрев вокруг, сказал: «А, ладно, все равно в мыльню идти!», - заглянул в знакомый
кабак.
Внутри было пусто, целовальник подремывал, уронив голову на стол.
- А что, - сказал Федя весело, присаживаясь рядом, - где гости-то? Я смотрю, немноголюдно
у тебя-то, Никифор Григорьевич.
- Федор Петрович! – обрадовался целовальник. «Давненько! Дак сейчас снедать зачнут, не
протолкнуться будет. Я уж думаю второго подручного нанимать, а то мой мальчишка
упаривается бегать-то, еду разносить – тут лавок вокруг много, все есть хотят. Опять же вона
– стрельцы тут рядом, Колымажный двор – им тоже всем обед отнести надо».
Федор смешливо потер покрытый рыжей щетиной подбородок, и спросил: «А что Пелагея
Ефимьевна, отдыхает, небось? Она так рано не встает, знаю я».
- У нее вчера какой-то с Немецкой слободы был, - усмехнулся целовальник, - они ж
семейные все, домой торопился. Но заплатил как надо, а, то б он у меня до Яузы своей не
добрался бы».
- Ты вот что, - велел Федор, - бутылочку мне наверх дай с собой, ну и пирогов, может, каких,
коли свежие они, потом принеси.
- Конечно, - уверил его целовальник и остановил руку Федора, что потянулась за серебром.
«Даже и не думайте, Федор Петрович, вы у нас всегда гость желанный. Сие честь для нас,
сами знаете, Федор Савельевич тако же нас навещает».
Федор взял за горлышко запотевшую – только из ручья, - бутылку водки, и, поднявшись
наверх по узкой, темной лестнице, чуть постучал в деревянную дверь.
- Ну, кто там еще? – раздался сонный, недовольный голос. «Раз выпало счастье до обедни
поспать, и то мешают».
- А ты открой, да посмотри, - улыбнулся Федор, прислонившись к бревенчатой стене.
Пестрядинная занавеска отодвинулась, и Пелагея, - в чем мать родила, прикрытая только
черными, до пояса, растрепанными волосами, зевая, сказала: «Истинно, вот уж редкий
гость».
Федор, выбив пробку, отхлебнул и сказал: «Говорят, Пелагея Ефимьевна, у тебя к оному
закуска есть».
- Забыл уже? – девушка, улыбаясь, потянулась, и Федор, припав губами к ее шее,
проговорил: «Я что пониже тоже давно не пробовал. Пойдем, - он потянул ее в сторону
широкой, с измятой, еще теплой постелью, лавки.
Пристроив ее сверху, он вдруг усмехнулся, и, закинув руки за голову, пообещал: «Если не
будешь лениться, потом на спину уложу».
Пелагея, закусив губу, подвигалась и сердито сказала: «В тот раз ты мне лавку сломал,
медведь».
- И поправил тако же, - рассудительно заметил Федор, кладя руки на ее маленькую, острую
грудь, наклоняя девушку к себе поближе.
В огромной, с низким, золоченым потолком, палате, были раскрыты окна, и с кремлевского
двора доносилось курлыканье голубей. Царица Ирина Федоровна воткнула иголку в
напрестольную пелену с ликом Спаса и вдруг подумала: «А был бы тут Митенька, веселее
было бы. Хорошо, лето еще, а зима настанет – только и сиди у печки, с кошкой на коленях,
да сказки слушай».
Она внезапно вспомнила ту давнюю, морозную ночь, когда Иван Васильевич в первый раз
пришел к ней, и, наклонившись к пяльцам, украдкой приложила к горящей щеке прохладный
шелковый рукав сарафана.
Лиза искоса посмотрела на красивое, спокойное лицо государыни, и, вздохнув, продолжила
вышивать – тонкими, аккуратными стежками.
- Уж скоро должны и вернуться Борис Федорович с женихом твоим из Углича, - прервала
молчание государыня. «Рада ты, должно быть, что замуж выходишь?».
- Рада, царица-матушка, - тихо ответила Лиза.
- Ну да, князь Василий Иванович, хоша и в опале был, однако сейчас опять – в милости
государевой, благодаря брату моему, - наставительно сказала Ирина Федоровна. «Так что
ты, боярышня, Борису Федоровичу благодарна, быть должна – хоша ты и кровей хороших, и
не бесприданница, однако ж, в Угличе сидя, такого б мужа тебе не найти было.
- Буду молиться за здравие Бориса Федоровича, - перекрестившись, ответила Лиза, - тако же
и за царя Федора Иоанновича, и за вас, государыня, дай вам Господь долгой жизни и
чадородия.
Ирина посмотрела на блестящие, пышные, украшенные жемчужным венцом, косы девушки.
Ничего не ответив, царица поджала тонкие губы.
«Эта рожать каждый год будет, - зло подумала царица, - вон, молодая какая. А мне тридцать
пять следующим годом». Она поднялась и Лиза, опустив глаза, тут же встала.
- К обедне звонят, - сухо сказала государыня. «Опосля оной потрапезуем, и Евангелие мне
почитаешь».
Лиза низко, поясно поклонилась, и царица, покачивая стройной спиной, вышла из палат.
Девушка чуть вздохнула, и, подойдя к окошку, взглянула на глубокое, синее, летнее небо.
Над Красной площадью чуть поблескивали купола Троицкой церкви, и Лиза поежилась,
вспомнив матушкины слова.
-Не сегодня-завтра они из Углича вернутся, - горько подумала девушка, и, оглянувшись,